|
сторон взаимных интересов. Например, именно общая заинтересованность
участников СБСЕ в безопасности и стабильности на Европейском континенте
явилась той основой, которая способствовала принятию в ноябре 1990 г.
Парижской Хартии для новой Европы, в которой признается окончание эпохи
конфронтации между Востоком и Западом. С другой стороны, и несовпадение
интересов не является препятствием для успешного применения политических
средств участниками международных отношений. Более того, специалисты,
занимающиеся теорией и методологией переговоров, именно в несовпадении
интересов усматривают одну из предпосылок успеха, отмечая, что
«удовлетворительное соглашение становится возможным потому, что стороны
хотят разного... Различия в интересах и убеждениях открывают возможность
того, что тот или иной аспект оказывается весьма выигрышным для вас, но
малоценным для другой стороны» (цит. по: 10, с. 20)1.
Как уже отмечалось, категории «цели» и «средства» являются
соотносительными. Они соответствуют не различным событиям, поведениям и
действиям участников международных отношений, а их различному положению по
отношению друг к другу. Определенное событие, поведение или действие
является средством по отношению не к любой, а к определенной же цели;
последняя, в свою очередь, может выступать средством по отношению к другой
цели. Установление соответствия между целями и средствами отражается
категорией «стратегия». Специалисты в данной области отмечают, что характер
и диалектику любой стратегии определяют: 1) существенное воздействие на
кого-то или что-то;
б) средства и способы далеко идущего воздействия; в) перспек-
' Более подробно проблема переговоров рассматривается в главе XI.
198
тивно-динамичная ориентация цели (12). В общем виде стратегия может быть
определена как долговременная линия поведения, соединяющая науку и
искусство в достижении перспективной цели.
В наши дни категория «стратегия» приобрела довольно широкий характер,
возникли понятия экономической стратегии, политической стратегии, стратегии
развития предпринимательства, стратегии банковского дела... вплоть до
«стратегии продажи арбузов в больших городах». Однако во всех случаях
стратегия понимается именно как наука и искусство соотнесения целей с
имеющимися средствами. Согласно классической военной науке, например,
решающее условие высшей победы — это численный перевес над противником. В
прямом кратковременном столкновении главным фактором является количество
средств (живой силы и вооружений), имеющихся в распоряжении у каждого из
противников. В то же время Наполеон выиграл итальянскую кампанию, не
располагая необходимым перевесом над силами противника в целом. Дело в том,
что он сумел так распределить свои силы, что при каждом прямом столкновении
имел над ним локальное и временное превосходство. Таким образом, успешное
достижение цели зависит не только от наличных средств, но и от того, как
они используются, т.е. от стратегии.
Вопреки встречающемуся иногда мнению, было бы ошибкой считать, что
вплоть до середины XX в. стратегия в теоретическом и практическом смысле
была исключительной принадлежностью военного искусства и войн (13).
Традиционные постоянные интересы государств — безопасность и процветание —
могли достигаться лишь при благоприятном соотношении сил. Отсюда
традиционными же средствами достижения целей были не только войны, но и
«дипломатическо-стратегическая игра», направленная на достижение указанного
соотношения. Роль стратегии того или иного актора международных отношений в
данном случае заключалась в том, чтобы дипломатическими средствами
противостоять давлению более сильных акторов, а также компенсировать
собственные геополитические или демографические недостатки. И все же,
решающим средством участников международных отношений вплоть до последнего
времени оставалась военная сила. Поэтому и основным направлением
дипломатической стратегии было формирование коалиций и союзов, призванных
обеспечить перевес в силе над потенциальным и актуальным противником, а
война, в полном соответствии с известной формулой К. Клаузевица, являлась
продолжением политики иными средствами.
199
В новых условиях это положение коренным образом изменяется.
Взаимозависимость мира, его хрупкость перед разрушительными последствиями
применения современных средств массового уничтожения, перед опасностью
других глобальных проблем требует от участников международных отношений
решительного разрыва с прежними стратегиями в отношениях друг с другом.
Изменяется и содержание понятия «сила».
3. Особенности силы как средства международных акторов
Сила и насилие издревле являются наиболее распространенными и решающими в
арсенале средств международных акторов. С понятием силы связана одна из
центральных проблем международных отношений — проблема войны и мира. На его
основе акторы судят о возможностях друг друга, строят планы своего
взаимодействия, принимают решения, оценивают степень стабильности
международной системы. Наконец, категория «сила» выполняет значительную
методологическую роль в науке о международных отношениях, являясь важным
инструментом их научного анализа: о значении «силового фактора» ведутся
дискуссии между различными научно-теоретическими школами, сила выступает
критерием многообразных моделей систем международных отношений и т.д.
И все же приходится признать, что если и прежде ни у теоретиков, ни у
практиков международных отношений не было полной ясности относительно
содержания понятия силы, то нет его и сегодня.
В самом общем виде под силой понимают способность международного актора
навязать свою волю и тем самым повлиять на характер международных отношений
в собственных интересах. Но что лежит в основе такой способности? Чем она
обусловлена? В чем выражается? Эти и другие подобные вопросы до сих пор
остаются предметом полемики в теории и источником многих недоразумений в
практике международных отношений.
Примерно с конца 40-х годов наиболее распространенными в науке о
международных отношениях стали два подхода к пониманию силы — атрибутивный
и поведенческий (бихевиоралъныи). Первый рассматривает силу международного
актора (прежде всего — государства) как нечто присущее ему изначально, как
его неотъемлемое свойство. Второй связывает силу с поведением
международного актора, его взаимодействиями на мировой арене (14).
Атрибутивный подход характерен для политического реализма. С точки зрения
Г. Моргентау, международная политика, как
200
и любая другая, есть политика силы. Моргентау не делает различий между
силой, мощью, властью и влиянием, выражая все это одним термином «power»,
который выступает для него как обобщенная характеристика, обозначающая цель
и средство политики государства на мировой арене. Представляя собой
способность государства контролировать действия других государств,
международная политика имеет три основных источника и соответственно
преследует три основных цели: стремление к выгоде; опасение понести ущерб
или оказаться в невыгодном положении; уважение к людям и институтам. Именно
для этого государству и нужна сила (власть, мощь), содержание которой не
ограничивается только его военными ресурсами, а включает в себя, помимо
них, еще целый ряд составных элементов: промышленный потенциал; природные
ресурсы; геостратегические преимущества;
численность населения; культурные характеристики (национальный характер);
национальную мораль; качество дипломатии и
государственного руководства.
В отличие от Г. Моргеитау, другой влиятельный представитель школы
политического реализма — А. Уолферс — стремится провести различие между
силой (властью, мощью) и влиянием международных акторов. По его мнению,
сила — это способность актора изменить поведение других международных
акторов путем принуждения. Влияние же — это его способность изменить
указанное поведение посредством убеждения. В то же время он подчеркивал,
что между силой и влиянием имеется определенный континуум, что их различия
не абсолютны (15). Однако и в этом случае вопросы, связанные с определением
силы того или иного государства, остаются нерешенными. Дело в том, что
реалисты стремятся представить силу как исчисляемую характеристику
государства, как величину, придающую действиям различных государств более
или менее однородный смысл. Согласно их подходу, подобно тому как в
рыночной экономике стремление предпринимателя к максимальному
удовлетворению своих интересов определяется в терминах денег и прибыли, так
и для государства реализация его национальных интересов резюмируется в
стремлении увеличить свою мощь и/или силу.
Но при таком подходе возникают две трудности. Первая из них связана с
разнородностью составных элементов силы: ведь помимо вещественных
компонентов, в нее включаются и такие, которые не поддаются сколь-либо
точному измерению (например, национальный характер или качество
государственного руководства). На это, кстати, обращал внимание и Г.
Моргентау, когда в полемике с «модернистами» сравнивал феномен власти с
любовью, которая не поддается постижению при помощи рацио-
201
нальных средств (см.: об этом: 5, с. 169). Вторая трудность вытекает из
того, что понимание силы государства как его неотъемлемого свойства
изолирует его от той системы международных связей, в которой она
проявляется и проверяется и без которой любые измерения силы нередко
утрачивают свой смысл. В конечном счете эти трудности обусловили то, что
атрибутивное понимание силы стало одним из самых слабых мест школы
политического реализма.
Пытаясь преодолеть этот недостаток, Р. Арон делает предметом своего
анализа не только различия между силой и влиянием, но также между силой и
мощью, мощью и властью, соотношением сил и властными отношениями (см.: 5,
с. 58—80). Общее между ними он усматривает в том, что сила и мощь в
международных отношениях, как и власть во внутриобщественных отношениях,
зависят от ресурсов и связаны с насилием. Являясь приверженцем веберовского
подхода, Р. Арон исходит из того, что феномен власти включает три элемента:
территорию, монополию на леги-тимное физическое насилие и институты. В
международных отношениях, которые отличаются отсутствием монополии на леги-
тимное насилие и слабой ролью институтов в урегулировании споров,
свойственные для власти отношения командования и авторитета часто
проявляются как прямое принуждение или угроза насилия. Здесь основная цель
— не контроль над административными или институциональными механизмами,
позволяющими осуществлять политическое и социальное влияние, а реализация
«вечных целей государства», которыми являются его безопасность, сила и
слава.
Власть тесно связана с мощью и силой государства. Однако их нельзя
смешивать. Власть — понятие внутриполитическое, тогда как мощь относится к
внешнеполитической характеристике государства. Ориентация власти на
внешнеполитические цели — свидетельство завоевательной политики. Но власть
суверена — будь то наследный монарх или партийный лидер — отличается от
власти завоевателя: первый стремится выглядеть легитимным выразителем
общества, соответствовать его традициям и законам, второй же опирается (по
крайней мере вначале) на откровенную силу. Таким образом, проявление
властных отношений на международной арене связано с имперскими амбициями и
тенденциями1. Отличие силы от мощи, с точки зрения Р. Арона, состоит
' В этой связи Р Арон, рассматривая политику США на международной арене,
приходил к выводу о ее имперском характере (см : R. Aron. Repubhque
unpenale. Les Etats-Unis dans Ie monde. 1945—1972. — Pans, 1973).
202
в том, что мощь международного актора — это его способность навязать свою
волю другим. Иначе говоря, мощь — это социальное отношение. Сила же — это
лишь один из элементов мощи. Таким образом, различие между ними — это
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39
|
