Relations Third Debate. Boulder. 1982.

12. Wallerstein I. The Politics of the World Economy. — Cambridge, 1984.

13. Frankel J. International Relations in the Changing World. — Oxford,

New York, 1979, p. 10.

14. Senarckns P. de. La politique intemationale. — Paris, 1992, p. 116.

15. Huntynger J. Introduction aux relations internationales. — Paris,

1988, p. 115—117; Чешков M.A. Государственность как атрибут цивилизации:

кризис, угасание или возрождение? // Мировая экономика и международные

отношения. 1993, М° 1.

16. Smith A. State and Nation and the Third World. — Brighton, 1983.

17. WoVers A. Discord and Colloboration. — Baltimore, 1962; Korany B. ct

coll. Analyse des relations internationales. Approches, concepts et

donnfes. — Montreal, 1987, p. 136.

18. Luard E. Types of the International Society. — N.Y., 1976.

19. Little R. International Stratification. — in: Internatinal Relations

Theory. - N.Y., 1978.

20. Zorgbibe Ch. Les organisations internationales. — Paris, 1991, p. 3.

21. Зайцева О. О методологии изучения международных организа-ций//Мировая

экономика и международные отношения. 1992, № 6.

22. Устав Организации Объединенных Наций и Статут Международного Суда. —

M., 1989.

23. Козырев А.В. ООН — демократия против тоталитаризма // Мировая

экономика и международные отношения. 1990, № 12.

24. Нестеренко А.Е. Потенциал ООН//Международная жизнь. 1990, № 5.

25. Бутрос-Гали Б. Укрепление потенциала Организации Объединенных Наций

// Мировая экономика и международные отношения. 1993, № 4, с. 11.

190

Глава VIII

ЦЕЛИ И СРЕДСТВА УЧАСТНИКОВ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

Анализ характерных особенностей основных участников международных

отношений и их взаимодействия друг с другом способствует лучшему пониманию

социальной природы этих отношений и одновременно выводит на новую группу

вопросов, связанную с таким пониманием. В самом деле, какие цели преследуют

и какими интересами руководствуются участники международных отношений?

Каковы те наиболее распространенные средства и стратегии, которые

используются ими для достижения поставленных целей? Изменилась ли роль силы

в составе средств, используемых международными акторами для достижения

своих интересов?

Прежде чем перейти к рассмотрению этих вопросов, подчеркнем еще раз мысль

о том, что основными участниками международных отношений являются

государства. Действительно, автономия межправительственных организаций и

институтов как участников международных отношений носит относительный

характер уже в силу того, что принимаемые ими решения и их реализация

невозможны без участия соответствующих государств. Что же касается

неправительственных организаций, различного рода движений и частных

субъектов, то, хотя они и могут не только вступать в противоречие с теми

или иными государственными структурами и государством в целом, но и

преодолевать их сопротивление в достижении своих целей, понимание этих

целей невозможно без понимания целей, интересов и стратегий государств.

Именно поэтому, как правило, в рассмотрении вышеобозначенных вопросов

исследователи исходят, прежде всего, из анализа государств как основных

участников международных от-

191

ношений, хотя, как уже подчеркивалось, сведение международных отношений

только к межгосударственным было бы неправомерно.

1. Цели и интересы в международных отношениях

Анализ целей участников международных отношений является не только одним

из важнейших условий понимания их особенностей, но и одной из наиболее

трудных задач. Дело в том, что цель — категория во многом субъективная, и

судить о ней можно лишь на основании действительных последствий тех

действий, которые предпринимаются участниками международных отношений,

причем и в этом случае степень достоверности такого суждения отнюдь не

абсолютна и далеко не однозначна. Это тем более важно подчеркнуть, что

результаты деятельности людей нередко сильно расходятся с их намерениями.

И тем не менее в социологической науке выработан такой подход к пониманию

целей, который, не являясь абсолютной гарантией против субъективности,

зарекомендовал себя как достаточно плодотворный. Речь идет о подходе с

точки зрения поведения субъекта, то есть с точки зрения анализа последствий

его поступков, а не его мыслей и декларируемых намерений. Так, если из

нескольких возможных последствий какого-либо действия мы наблюдаем то,

которое происходит, и имеем основание считать, что его бы не было без

желания действующего субъекта, это означает, что указанное последствие и

являлось его целью (1). В качестве примера можно назвать подъем

популярности правительства М. Тэтчер в Великобритании в результате его

действий по выходу из Мальвинского кризиса.

Основываясь на указанном подходе, большинство представителей науки о

международных отношениях определяют цели как предполагаемый (желаемый)

результат действия, являющегося его причиной (побудительным мотивом) (см.,

например: 1; 2; 3). Это относится как к сторонникам политического реализма,

так и к представителям других теоретических школ в науке о международных

отношениях, в том числе марксистского и неомарксистского течений. Последние

основываются, в частности, на положении К. Маркса, согласно которому

«будущий результат деятельности существует сначала в голове человека

идеально, как внутренний образ, как побуждение и цель. Эта цель как задача

определяет способ и характер действий человека, и ей он должен подчинять

свою деятельность» (4).

192

Определенная методологическая близость отмечается также и в понимании

значения категории «интерес» для анализа соотношения объективного и

субъективного в структуре целей участников международных отношений. Не

случайно этой категории уделяется большое внимание в работах представителей

самых различных течений в науке о международных отношениях. Так, например,

теоретические построения школы политического реализма конструируются, как

мы уже видели, на основе категории «интерес, выраженный в терминах силы

(power)». С точки зрения Г. Моргентау, национальный интерес содержит два

основных элемента: центральный (постоянный) и второстепенный (изменчивый).

В свою очередь, центральный интерес состоит из трех факторов: природы

интереса, который должен быть защищен, политического окружения, в котором

действует интерес, и рациональной необходимости, ограничивающей выбор целей

и средств (5).

В первой главе уже отмечалось, что Р. Арон (и ряд его последователей)

считал понятие национального интереса слишком многозначным и потому

малооперациональным для анализа целей и средств международных отношений.

Вместе с тем его положения о так называемых вечных целях любого государства

по существу совпадают с традиционным пониманием национального интереса,

присущим школе политического реализма. В самом деле, с точки зрения Р.

Арона вечные цели могут проявляться как абстрактным, так и конкретным

образом. В первом случае, они предстают как стремление к безопасности, силе

и славе, а во втором, — выражаются в жажде расширения пространства (или,

иначе говоря, увеличения территории, занимаемой той или иной политической

единицей), увеличения количества людей (населения государства) и завоевания

человеческих душ (распространения идеологии и ценностей данного

политического актора) (6).

В наши дни, в условиях возрастания глобальной взаимозависимости

человечества, категории «интерес» принадлежит важная роль в понимании

существа тех событий, явлений и процессов, которые происходят в сфере

международных отношений. Вместе с тем следует иметь в виду и то, что эта ее

роль не абсолютна.

Как отмечал Р. Арон, внешнеполитическая деятельность государства

выражается в действиях его лидеров, которые располагают определенными

степенями свободы в выборе целей. При этом большое значение играют

идеология, амбиции, темперамент и т.п. качества лидеров. С другой стороны,

само их положение обусловливает то, что они стремятся создать впечатление,

будто в основе всех их действий лежит национальный интерес (см.: там же, р.

97—102). Более того, некоторые исследователи считают,

7-1733 193

что хотя интерес объективен, но он, по сути, непознаваем. Поэтому для

ученого, исходящего из объективного интереса в объяснении поведения людей и

социальных общностей, опасность состоит в почти неизбежной возможности

соскользнуть на путь произвольного «конструирования» интересов. Иначе

говоря, существует риск заменить субъективность тех, кого изучает социолог,

его собственной субъективностью (см.: 1, р. 26).

Подобного мнения придерживается и известный французский специалист в

области международных отношений Ж.-Б. Дюро-зель. «Было бы, конечно, хорошо,

— пишет он, — если бы существовала возможность определить объективный

национальный интерес. Тогда можно было бы довольно просто исследовать

международные отношения путем сравнения между национальным интересом,

предлагаемым лидерами, и объективным национальным интересом. Беда однако

состоит в том, что любое размышление об объективном национальном интересе

является субъективным» (7).

В конце концов, поскольку с такой точки зрения определить понятие

национального интереса не представляется возможным, предлагают считать

побудительным мотивом действий участников международных отношений не

интерес, а «национальную идентичность» (8). Речь идет о языке и религии как

основах национального единства, о культурно-исторических ценностях и

национально-исторической памяти и т.п. С этих позиций, например, поведение

Франции на международной арене может быть лучше понято, если иметь в виду

колебания ее исторических традиций между патриотизмом и пацифизмом,

антиколониальной идеологией и идеей «цивилизаторской миссии», лежавшей в

основе колониальных экспансий, и т.п. В свою очередь, ключом к пониманию

международной деятельности США может служить историческая традиция,

сторонами которой являются изоляционизм «отцов-основателей» и

интервенционизм (см.: там же, р. 474).

Действительно, без учета культурно-исторических традиций и национальных

ценностей понимание внешней полигики того или иного государства и

международных отношений в целом было бы неполным, а потому и неверным. И

все же, скорее всего, ближе к истине Г. Моргеитау, который не

противопоставляет национальную идентичность национальному интересу, а

считает первую неотъемлемым элементом второго (см: 18, р. 3—12).

В самом деле, в основе всякого интереса лежат объективные потребности,

нужды субъекта или-социальной общности, обусловленные его экономической,

социальной, политической и иной

194

ситуацией. Процесс познания социальных потребностей и есть процесс

формирования интересов людей (см. об этом: 3, с. 112— 124). Интерес, таким

образом, — категория объективно-субъективная. Причем, объективным в своей

основе может быть не только истинный, но и ложно понятый интерес. Так,

десятилетиями на Западе существовало мнение о советской военной угрозе, а

следовательно, о том, что наращивание вооружений служит коренным интересам

демократических государств в защите от нападения со стороны тоталитарного

режима. И хотя в действительности Советский Союз не был заинтересован в

нападении на западные страны, его поведение во внешнеполитической области,

как и внутри страны, давало основания для их недоверия к нему

(справедливости ради следует отметить, что верно и обратное). Реально же

гонка вооружений не служила интересам ни одной, ни другой стороны.

Бывают также мнимые и субъективные национальные интересы. Примером

первого могут служить такие обстоятельства, когда идея становится

национальным мифом, овладевает умами людей, и доказать им эту мнимость

чрезвычайно трудно (9). Что касается субъективного интереса, то

хрестоматийный пример здесь — поступок Герострата, добившегося бессмертной

«славы» поджогом храма. В сфере современных международных отношений

примером субъективного «национального интереса» могут служить мотивы,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39