|
между собой, взаимовлияющих элементов политики: экономополитики, де-
мополитики, социополитики, кратополитики и геополитики.
Предшественниками геополитики считаются Геродот и Аристотель, Н.
Макиавелли и Ш. Монтескье, Ж. Боден и Ф. Бро-дель... Однако она не может
считаться приобретением только европейской цивилизации. Китайский мыслитель
Сун Ци еще в VI веке до н.э. оставил описание шести типов местности и
девяти типов пространства, которые должен знать стратег для успешного
ведения военной политики. Ибн Хальдун в XIV веке связывал духовные силы
человеческих объединений (социальных общнос-тей, в современной
терминологии), — их способность или неспособность к сплочению и борьбе за
завоевание и сохранение могущественной империи — с тем импульсом, который
исходит из природной среды. Однако собственно геполитика появляется в конце
XIX века, когда немецкий географ Фридрих Ратцель (1844—1904) и его ученики
создали дисциплину, призванную изучать взаимосвязь между географией и
политикой, основываясь на положении страны, занимаемом ею пространстве и ее
границах. Великими являются те народы, полагал Ф. Ратцель, которые обладают
чувством пространства. Следовательно, границы могут подлежать сужению или
расширению, в зависимости от динамизма рассматриваемого народа. Во времена
«Третьего Рейха» подобные идеи привели соотечественника Ф. Ратцеля — Карла
Хаусхофера (1869—1946) к опасной теории «жизненного пространства», взятой
на вооружение нацистами для обоснования своих захватнических планов.
157
Крупный вклад в развитие геополитических идей внесли английский географ и
политический деятель X. Д. Макиндер (1861— 1947). американцы — адмирал А.Т.
Мэхэн (1840—1914) и профессор Йельского университета Н. Спайкмен
(1893—1943). Адмирал Мэхэн уже с 1900 г. выдвигает идею об антагонизме
морских и сухопутных государств и о мировом господстве морских держав,
которое может быть обеспечено путем контроля над серией опорных пунктов
вокруг евразийского континента. Свои основные идеи Хэлфорд Джон Макиндер
изложил в таких известных работах, как «Географическая ось истории» (1904),
«Демократические идеалы и реальность» (1919) и «Мировой круг и завоевание
мира» (1943). В них он формулирует понятия «Мировой остров» и «Срединная
земля» («Хартленд»), «Мировой остров» представляет собой соединение трех
компонентов — Европы, Азии и Африки. Что же касается «Срединной земли», то
под ней понимается обширная долина, которая простирается от Северного
Ледовитого океана до азиатских степей, выходя на Германию и Северную
Европу, и сердцем которой является Россия. Проведя прямую линию от
Адриатики (к востоку от Венеции) до Северного моря (восточнее Нидерланд),
он разделяет Европу на две непримиримые между собой части — Хартленд и
Коустленд (Прибрежная земля). При этом Восточная Европа остается зоной
притязания обеих сторон, следовательно, зоной нестабильности. Германия
претендует на господство над славянами (Вена и Берлин в средние века были
славянскими, а Эльба служила естественной границей между славянскими и
неславянскими народами). X. Макиндер сформулировал широко цитируемый ныне в
нашей литературе «геополитический императив», согласно которому тот, кто
правит Восточной Европой, — правит Срединной землей, кто правит Срединной
землей, — правит и Мировым Островом, кто правит Мировым Островом — тот
господствует над миром. Однако не многие из цитирующих сегодня этот
«императив», обращают внимание на то, что уже такие авторитеты в
геополитике, как, например, современник Макиндера К. Хаусхофер, достаточно
критически относились к его взглядам. Еще в большей степени эта критичность
характерна для современных специалистов в геополитике — в частности таких,
как Ив Лякост (16).
Николае Дж. Спайкмен в работе «Американская стратегия в мировой политике.
Соединенные Штаты и баланс силы» (1942) формулирует имеющее стратегическую
нагрузку понятие «Рим-ленд». Под ним разумеется дуга территориальной
окружности, соединяющая СССР и мировой остров, проходящая от Балтики до
Центральной и Юго-восточной Азии через Западную Европу,
158
Средиземноморье и Ближний Восток. Являясь периферией Срединной Земли,
Римленд, по мысли Спайкмена, был призван стать платформой сопротивления
советской экспансии и ее сдерживания. По своему содержанию термин «Римленд»
совпадает с тем, что Макиндер называл «внутренней маргинальной дугой».
Спайкмен доказывает, что если географически Хартленд и существует, то, во-
первых, его неуязвимость серьезно нарушена развитием стратегической авиации
и других новейших средств вооружений. А, во-вторых, вопреки прогнозам
Макиндера, он не достиг того уровня экономического развития, который дал бы
ему возможность стать одним из наиболее передовых регионов мира. Решающая
борьба как в первой, так и во второй мировой войне, утверждает Спайкмен,
развернулась не в зоне Хартленда и не за обладание им, а на берегах и
землях Римленда. Мировое господство зависит не от контроля над Восточной
Европой, поэтому следует отказаться от афоризма Макиндера: вопреки ему
«судьбы мира контролирует тот, кто контролирует Римленд».
Поскольку с приходом к власти в Германии нацистов геополитика стала
активно использоваться для обоснования «расового превосходства», завоевания
«жизненного пространства», «великой исторической миссии господства Германии
над всем остальным миром», постольку многие исследователи как в Европе, так
и в Америке стали сомневаться в научной обоснованности самого понятия. При
этом, одна часть ученых стала рассматривать его как псевдонаучный
неологизм, служащий для попыток оправдания стремлений к изменению
европейского порядка, как орудие в борьбе за власть, пропагандистский
инструмент (17). Другие, не отрицая в целом само понятие, высказывают
серьезный скептицизм относительно его инструментальных возможностей (см.:
13, р. 186, 198). Третьи полагают, что геополитика способна давать
определенные научные результаты, но лишь в очень узкой сфере, отражающей
взаимовлияние политики и пространственно-географических характеристик
государств или их союзов (18). Четвертые высказывают мнение, в соответствии
с которым геополитику должно рассматривать не как науку или дисциплину, а
лишь как метод социологического подхода, учитывающий взаимосвязь
географической среды и международной деятельности государств (19). Наконец,
есть и такие, которые считают, что геополитика — это не наука, а нечто
гораздо более сложное (см.:
16, р. 31).
Существует узкое и расширительное понимание геополитики. С точки зрения
сторонников первого, термином «геополитика» оперируют тогда, когда речь
идет о спорах между государствами
159
по поводу территории, причем каждая из сторон аппелирует при этом к истории
(см.: 16). Однако подобное понимание геополитики становится все более
уязвимым в эпоху постиндустриальной революции, когда рушатся практически
все традиционные «императивы» «классической геополитики». Современное
мировое пространство все труднее характеризовать как только
«межгосударственное» — с точки зрения способов его раздела, принципов
функционирования социальных общностей, ставок и вызовов нынешнего этапа
всемирной истории. Представители социологии международных отношений
обращают внимание на то, что сегодня из трех главных принципов, на которых
базировались классические представления о международных отношениях —
территория, суверенитет, безопасность — ни один не может больше считаться
незыблемым или же полностью адекватным новым реалиям (20). Феномены
массовой миграции людей, потоков капиталов, циркуляции идей, деградации
окружающей среды, распространения оружия массового уничтожения и т.п.
девальвируют привычные представления о государстве и его безопасности,
национальном интересе и политических приоритетах. Еще раньше (в 1962 году)
Р. Арон указал на другой важный недостаток «узкого» понимания геополитики —
его способность легко вырождаться в идеологию (см.: 13, р. 193).
Вот почему в последние годы все более влиятельной становится гораздо
более широкое толкование геополитики — как совокупности физических и
социальных, материальных и моральных ресурсов государства, составляющей тот
потенциал, использование которого (а в некоторых случаях даже просто его
наличие) позволяют ему добиваться своих целей на международной арене. Одним
из представителей этого взгляда является Пьер Гал-луа (21).
С точки зрения П. Галлуа, к традиционным элементам геополитики — таким,
как пространственно-территориальные характеристики государства (его
географическое положение, протяженность, конфигурация границ), его недра,
ландшафт и климат, размеры и структура населения и т.п. — сегодня
добавляются новые, переворачивающие наши прежние представления о силе
государств, меняющие приоритеты при учете факторов, влияющих на
международную политику. Речь идет о появлении и распространении оружия
массового уничтожения, — прежде всего, ракетно-ядерного, — которое как бы
выравнивает силы владеющих им государств, независимо от их удаленности,
положения, климата и количества населения. Кроме того, традиционная
геополитика не принимала в расчет массовое поведение людей. В
160
отличие от нее, геополитика наших дней обязана учитывать, что развитие
средств информации и связи, а также повсеместное распространение феномена
непосредственного вмешательства населения в государственную политику имеют
для человечества последствия, сравнимые с последствиями угрозы ядерного
катаклизма. Наконец, поле изучения традиционной геополитики было ограничено
Земным пространством — сушей и морями. Современный же геополитический
анализ должен иметь в виду настоящее и будущее освоения космического
пространства, его влияние на расстановку сил и их соотношение в мировой
политике.
С позиций «классической» геополитики, географическая среда является тем
постоянным и незыблемым фактором, который оказывает существенное влияние на
международно-политическое поведение государств. Однако современный
геополитический анализ не может не учитывать существенных изменений,
которые происходят в нем сегодня. С этой точки зрения, во взаимодействии
человека со средой, и, соответственно, в эволюции геополитики могут быть
выделены три исторические фазы.
На ранних этапах общественого развития и вплоть до эпохи промышленной
революции влияние природной среды на человека, общество и государство было,
если и не решающим, то весьма существенным, а во многих отношениях' —
определяющим. Эта зависимость человека от окружающей среды объясняет и
придает определенную оправданность «географическому детерминизму»
(разумеется, в известных исторических и логических пределах). Промышленная
революция стала исходной точкой новой фазы во взаимодействии между
державной внешней политикой государства и ее географическими рамками.
Начинается безудержная, хищническая эксплуатация человеком окружающей
среды, использование ее законов в своих целях, возрастают антропоген-ные
нагрузки на естественные условия человеческого существования — на климат
Земли, ее флору и фауну, земной покров и воздушное пространство, подземные
и водные ресурсы. Синдром «переделывания» природы, подчинения ее человеку,
который мы могли бы назвать «синдромом Мичурина», принял столь широкие
размеры, что в конечном итоге стал причиной возникновения и чрезвычайного
обострения глобальных проблем, создающих угрозу самому существованию
цивилизации, поставивших ее на край гибели. Возникает, таким образом,
третья стадия, третья фаза во взаимодействии человека и среды. Бумеранг
возвращается. Потрясенная до основания бесцеремонным вмешательством
человека в свои законы, природа «мстит за себя» тем, что уже не
обеспечивает в достаточной мере всех естественных
6—1733 161
условий его существования. Тем самым она вновь заставляет государства и
политиков считаться с собой'.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39
|
