|
верующих сограждан. Конечно, подобная трактовка во многом
справедлива, но далеко не полна, так как известно, например, что
элемент фатализма в сильной степени присущ индуизму. Тем не менее
Индия — это родина одной из форм ритуального самоубийства (сати). В
такой же католической стране, как современная Франция, в наши дни
наблюдается суицидальный всплеск, во многом, правда, объяснимый
полным безверием жертв собственного насилия (достаточно привести в
качестве примера трагическую судьбу известной французской актрисы и
кинорежиссера Кристины Паскаль — жертвы сексуальной революции в
Европе).
Таким образом, на путях раскрытия специфики вероисповеданий
суицидологам трудно обрести твердую почву под ногами, не учитывая
особенности самого феномена веры.
Рассмотрим, наконец, и то, что составляет особенность современного
нам общества за рамками национальных, политических и религиозных
различий. Важную роль в современных обществах, безусловно, играют
средства массовой информации, влияющие на заразительность и
коллективный характер суицида. Учитывая заразительность суицида,
легко перерастающего в психическую эпидемию на грани болезни и
здоровья, можно сделать вывод о серьезной опасности влияния на
психику современного человека mass media во всех его возможных на
сегодняшний день формах.
Социолог Р. Хассан изучил статистику самоубийств в Австралии за
последние 10 лет. Оказалось, что ежесуточно налагают на себя руки в
среднем 4,13 мужчин. Однако это число немедленно подскакивает до 4,62
в те сутки, которые следуют за публикациями на страницах двух ведущих
австралийских газет — мельбурнской "Эйдж" и сиднейской "Морнинг
геральд" — сообщений о подробностях чьего-либо недавнего
самоубийства. Данная тенденция довольно отчетливо прослеживается в
статистике добровольного ухода из жизни 19 425 представителей
сильного пола за период с января 1981 по декабрь 1990 г. Во-первых,
большинство публикуемых газетами подобных материалов посвящено
самоубийствам именно среди мужчин. Во-вторых, в Австралии, как и
повсеместно, читатели газет — это чаще всего мужчины. Наконец,
сильный пол обычно выбирает наиболее "насильственный" метод
расставания с жизнью, так что попытка зачастую оказывается
"успешной", а "прекрасный пол", используя менее решительные методы,
нередко возвращается к жизни и в статистику не попадает8.
Все перечисленные выше социальные факторы (некоторые из них,
безусловно, спорны в своей аксиологической части) составляют далеко
не полный список сопутствующих суициду общественных условий. Однако
так же, как факторы историко-культурного ряда и константные
суицидологические показатели, они мало что дают в раскрытии истинных
причин такого явления, как сознательное самоубийство.
Сознательный суицид преимущественно асоциален (чем менее
интегрирована личность, тем более подвержена она суицидальным
настроениям), глубоко эгоцентричен (статистика показывает
значительное преобладание "эгоистического" самоубийства над
"альтруистическим"), обусловлен рядом не только внешних условий, но и
скрытых от посторонних глаз внутренних индивидуальных причин. За
дебрями всевозможной статистики часто упускается главное —
личностный, неповторимый характер всякого сознательного сведения
счетов с жизнью.
Человек, обладающий свободой "от" принятия самостоятельно решений,
реже подвергает себя риску самоубийства. В каком-то смысле господин
чаще кончает с собой, чем раб на протяжении всей человеческой
истории; богатый чаще сводит счеты с жизнью, чем бедный; склонный к
рефлексии интеллектуал чаще подвержен суицидальным настроениям, чем
простой рабочий. Степень социализации человека проявляет себя не в
пользу самоубийцы. Однако подлинная индивидуальная свобода
оказывается важнее для человечества, чем рабство в любых его
исторических формах, ибо именно борьба за свободу личности в обществе
часто оплачивается кровью героев. Например, замечено, что в ЮАР
самоубийства среди белых во много раз превышают число самоубийств
среди менее благополучного черного населения. В США свыше 70% суицида
происходит в среде белых, а не черных, что указывает на превышение в
2 раза самоубийств среди белого населения Америки по сравнению с
менее обеспеченным социальными правами негритянским населением.
Однако в среде черных более распространены различные формы агрессии,
тогда как агрессия белого человека направлена против себя самого. Ни
для кого сегодня не секрет, что самоубийства в среде интеллектуалов
во всем мире не редкость. В нашей стране, например, Академгородок
время от времени потрясает весть о самоубийстве, там существует
телефон доверия и в определенные дни принимает психотерапевт.
Известный американский философ и психолог У. Джемс называл суицид
"болезнью развитого интеллекта", а русский писатель Ф.М. Достоевский
раскрывал природу именно "умного самоубийства" как наиболее опасной
его формы. К их перекликающимся исследованиям этого феномена стоит
обратиться.
У. Джемс (1842—1910) — выдающийся американский психолог, создатель
совместно с Ч. Пирсом прагматической концепции в философии, по-
настоящему "болел" проблемой "интеллектуальной taedium vitae".
Краткий обзор его идей по данной проблеме состоит в следующем:
существуют два основных типа темпераментов человека в зависимости от
отношения к наличному злу в мире, а именно: "однажды рожденные" —
оптимисты и "дважды рожденные" — пессимисты. Преодоление
разбалансированности психики, внешнее проявление которой практически
незаметно, а внутреннее в форме пессимизма проявляет себя как
раздвоенность сознания на "Я" реальное и идеальное, возможно через
сознательно подготавливаемый суицид, либо через обретение "вершины
сознания" (т.е. через руководящую всем поведением человека идею,
истоки которой лежат за пределами рационального, она есть ВЕРА в кого-
то или во что-то как основной ограничитель абсолютной внутренней
свободы). На этом моменте обретения веры на путях полной
индивидуальной свободы внутри нашего "Я" Джемс заострял свое внимание
и выстраивал целую концепцию индивидуальных оснований религии, или
"многообразия религиозного опыта".
Ф.М. Достоевский, будучи не только гениальным психологом по своим
природным наклонностям, но и сыном врача по своему социальному
происхождению, серьезно интересовался вопросами психиатрии, в
частности, наблюдая за газетными публикациями фактов самоубийства. Он
активно отстаивал позицию, что гораздо чаще, чем это видится
современным врачам, самонасилие может явиться результатом не
сумасшествия, а определенного характера мировоззрения. В "Дневнике
писателя" Достоевский предпринял попытку восстановить логику
рассуждений "умного самоубийцы", назвав свою литературную миниатюру
"Приговор", он облек ее в форму предсмертной записки. Логика
"приговаривающего" самого себя к смерти строится на двух основных
понятиях: на несвободе рождения и на свободе выбора смерти.
Несчастный признается, что именно сознание обнаруживает перед ним
конечность индивидуального бытия, "грозящий завтра нуль", который не
уничтожает даже возможное достижение всеобщей человеческой гармонии.
В несоответствии себя миру он приходит к самоубийственному выводу: "В
моем несомненном качестве истца и ответчика, судьи и подсудимого, я
присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела
меня на страдания, — вместе со мною к уничтожению... А так как
природу я истребить не могу, то и истребляю себя одного, единственно
от скуки сносить тиранию, в которой нет виноватого"9.
По существу, и Достоевскому и Джемсу удалось определить парадигму
"несчастного сознания" самоубийцы-интеллектуала, заключенную в двух
основных несоответствиях человека и мира: 1) тоска по гармоничному
устройству мира, по тому, что "за пределами природы" существует дух,
и полная невозможность доказать наличие разумного начала вне
человека; 2) тоска о Боге, как о всемогущей личности при
невозможности доказать его бытие.
Джемс подчеркивал, что для интеллектуала такого рода "запрос"
подобен "религиозной болезни" разума, когда на "нормальный
религиозный вопрос" невозможно получить столь же нормальный ответ.
Достоевский, в отличие от Джемса, считал, что не всякая вера обладает
для гетерогенного сознания спасительной силой, а только безусловная
вера в бессмертие души.
Недавно "Независимая газета" опубликовала статью Н. Покровского
"Прощай интеллигенция!", в которой автор попытался классифицировать
направление ума и поведение русско-советской интеллигенции на
протяжении двух последних веков. Несмотря на интересные замечания и
некоторые убедительные выводы, Покровский как будто забыл о том, что
отнюдь не только нравственные или политические вопросы составляли
стержень духовных метаний нашего интеллигента, ибо, как справедливо
отмечал Достоевский, социализм есть не только и не столько рабочий
вопрос, сколько вопрос "современного воплощения атеизма, вопрос
Вавилонской башни".
Поиски решения.
Суицид - это комплексное поведение. Факторы риска [для суицида]
комбинаторны.
Научные исследования показали, что почти все люди из тех, кто убивал себя,
имеют предсказуемые в плане диагностики психические расстройства или какие-
либо иные существенные отклонения от нормы; большинство имело более, чем
одно отклонение.
Базовые исследования указывают на повышение риска при тех изменениях,
которые происходят в нервной системе человека при увеличении серотонина.
Эти изменения обнаружены у пациентов в состоянии депрессии, у тех, кто
пытался покончить собой, у тех, у кого наблюдаются преобладание
аффективного (импульсивного) поведения, а также в мозгу самоубийц после
смерти.
Неблагоприятные жизненные обстоятельства в определенном сочетании с
другими факторами риска такими, например, как психические расстройства,
расстройства центральной нервной системы, импульсивность в поведении и т.д.
могут привести к суициду. Однако самоубийство отнюдь не является нормальным
ответом на стрессовые состояния организма для большинства людей. Множество
людей, несмотря на один и более влияющих на них факторов риска, собой, тем
не менее, не кончают.
Знакомство с проблемой.
Каждый человек хотя бы раз в жизни бывает искушаем свободой выбора
смерти.
Поиск «моральных каникул» имеет оборотную сторону -
донжуановское
пресыщение жизнью. Тело как «большой разум» приходится обманывать в
его
стремлении во что бы то ни стало жить и безжалостно расправляться с
ним
через обретение абсолютной свободы в смерти.
Этот страшный путь сознательного суицида очевиден и безжалостен в
наготе
своей экзистенциальности; он имеет множество реальных и
литературных
сюжетов своего воплощения от гетевского Вертера до лондоновского
Мартина
Идена, от самоубийц произведений Достоевского до судеб
Есенина,
Маяковского, Марины Цветаевой и Фадеева. Всякий пишущий о
самоубийстве
осознает свою личную причастность к борьбе двух «Я»,
вариативно
выражающейся в столкновении реальности с идеалом, бессмысленности
обьекта
со смысловой структурой субъекта, соматической временности с
когнитивной
вечностью, волевой безудержности с ограничительной силой поступка.
Всякий,
заявляющий своеволие в сознательном суициде, хотя бы на «дне»
своей
спрятанной рассудочности осознает мелкость, наивность и
театральность
собственных притязаний на функции бога. Поздно раскаиваться, когда
дело
сделано, конечно, лучше проиграть суицидальный сюжет на
словах,
освободиться от «сна разума», породившего чудовищ, залив кровью
лишь
страницы романа или экран кинематографа, однако «спасшийся»
благодаря
своему Вертеру Гете или благодаря свои несчастным самоубийцам
Достоевский
являют собой слабый аргумент «за», когда существует загадка ухода из
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
|
