спорных островов Южных Курил. Характерно, что Кунадзе при этом особо

подчеркнул, что политика России в отношении Японии не должна становиться

объектом внутриполитической борьбы. В российском парламенте в то время

активизировались силы, выступавшие с критикой курса руководства страны,

который они оценивали как излишне прозападный, и Кунздзе, судя по его

заявлению, был заинтересован в их нейтрализации во время обсуждения вопроса

о принадлежности Южных Курил.

Определение позиции МИДа России в отношении курильской проблемы не

означало, что все звенья исполнительной власти разделяли мнение Кунадзе и

его коллег. В структуре исполнительной власти Российской Федерации

президентская команда занимала решающее место в сравнении с МИДом. Поэтому

принципиально важно, что в период начавшейся дискуссии о южнокурильской

проблеме руководитель администрации Президента Петров заявил, что Россия

еще не определила окончательно свою позицию по Южным Курилам и только

изучает возможные подходы к спорному вопросу. «Если пойти на изменение

границ,— отмечал он,— то это может создать своего рода прецедент и вызвать

целый ряд подобных проблем. Учитывая существование горячих точек в

Молдове, Южной Осетии, Нагорном Карабахе, сейчас не лучшее время

создавать новый очаг напряженности». В заявлении Петрова прозвучали и

намеки на основной принцип подхода к курильскому вопросу, которым

руководствовалась близкая ему политическая группа в исполнительной

власти: решение может быть найдено на основе укрепления взаимного доверия

путем развития политических и экономических связей, дружбы и

сотрудничества. Отметим здесь же, что существование противоречий между

МИДом и Петровым косвенным образом подтверждает в своих воспоминаниях и

министр иностранных дел А. Козырев.

Между тем курильская проблема оказалась в центре внимания Верховного Совета

Российской Федерации, который провел 28 июля 1992 г. закрытое заседание по

этому поводу. В докладе МИДа на этом заседании отмечалось, что министерство

разработало новые подходы к решению проблемы Южных Курил. Суть их состоит в

том, чтобы вернуть Японии острова Хабомаи и Шикотан, а затем продолжить

двусторонние переговоры о судьбе Кунашира и Итурупа. Основания к такому

решению дипломаты видели в том, что с точки зрения международного права

Москва не обеспечила законности своего владения этими островами. В

частности, по их мнению, Ялтинские соглашения, на которые ссылался бывший

СССР, на самом деле не предусматривали, что Курилы полностью отходят к

СССР. В соглашениях с точки зрения МИДа лишь указывалось, что Москва

имеет право требовать передачи под ее контроль всех островов при условии

заключения с Японией мирного договора. Вместе с тем Токио по мирному

договору 1951 г., подписанному в Сан-Франциско, отказался от всех претензий

на Курильские острова. Однако в договоре ничего не говорилось о том, какой

стране отныне будут принадлежать Курилы, а также не определялось, какие

именно острова входят в понятие Курильской гряды. Новые подходы российской

дипломатии к проблеме Курил стали отражением провозглашенной правительством

Российской Федерации готовности к проведению внешнеполитического

курса на основе «законности и справедливости».

Следующим хронологическим событием в развитии южнокурильского диспута в

России был визит в Японию заместителя премьер-министра М. Полторанина в

начале августа 1992 г. Вице-премьер подтвердил, что Российская Федерация,

как правопреемник СССР, строит свою позицию на приверженности советско-

японской совместной декларации 1956 г. в той ее части, которая касается

передачи Шикотана и Хабомаи Японии. Что касается Кунашира Итурупа, то

Полторанин выразил готовность вести по их поводу переговоры. Вице-премьер

сделал в Японии несколько иных заявлений, касающихся процедуры передачи

островов. Впрочем, после возвращения в Москву он объявил, что «подбрасывал»

варианты решения курильской проблемы только для зондажа общественного

мнения, а вести переговоры по территориальному вопросу он просто не был

уполномочен. Перед предполагавшимся визитом Ельцина в Токио в сентябре 1992

г. российская сторона подверглась массированному нажиму со стороны Токио. В

ряде случаев российские должностные лица даже охарактеризовали японскую

тактику как «ультимативную форму ведения диалога». Министр иностранных дел

Японии М. Ватанабэ открыто ставил вопрос не только о подтверждении

Совместной декларации 1956 г., но и о необходимости высказать «отношение к

вопросу о принадлежности Кунашира и Итурупа», подчеркивая, что только

после выполнения этих условий перед японо-российскими отношениями откроются

широкие перспективы.

Между тем заявления представителей МИДа и регулярные утечки информации

резко накалили общественную атмосферу. В Верховном Совете представители

различных политических сил высказывали мнение, что президенту лучше

отложить визит в Токио. Началось разногласие в президентской

администрации и иных структурах исполнительной власти. В конечном счете

президент принял решение временно отменить свой визит в Токио. Позднее

Ельцин подписал указ о предоставлении Курильским островам, включая Южные

Курилы, статуса свободной экономической зоны с широкими правами для местных

властей, раздачей в аренду земельных участков сроком до 99 лет, налоговыми

привилегиями и другими льготами. Тем самым Москва определила зону, которую

японцы считают спорной, как территорию, безусловно принадлежащую Российской

Федерации. Однако после протестов официального Токио действие указа было

практически заморожено в той его части, которая относилась к Южным Курилам.

3.2. Правовые трактовки южнокурильской проблемы.

В России существуют различные принципиальные подходы к курильской проблеме.

Очевидно, что политические позиции, ведомственные интересы и

профессиональные знания сыграли весьма существенную роль в определении

взглядов того или иного автора. Скажем, военные предпочитают не

сосредоточиваться на особенностях юридического анализа, обращая главное

внимание на изложение позиции своих ведомств относительно стратегического

значения Южных Курил. Общим для опубликованных в советское время работ,

принадлежащих юристам, были ссылки на одни и те же правовые нормы. Это

объяснялось главным образом особенностью существовавшей системы,

требовавшей предельного единообразия мнений ключевых областях, в том числе

и в области международных сношений. Территориальный вопрос принадлежал,

несомненно, к сфере безусловного табу на разнообразие не только позиций, но

и аргументов. В качестве особенности обсуждения курильской проблемы отметим

также тот факт, что на последнем этапе горбачевских реформ и после раскола

СССР резко возросла частота упоминания термина «международное право».

Последнее обстоятельство, на наш взгляд, не должно приводить к выводу, что

и дискуссия полностью перешла в плоскость международного права. Речь идет

именно об упоминании термина «международное право», и не более того. Вместе

с тем сам факт участившегося употребления этого понятия и несомненного

желания видеть в праве что-то ироде ориентира на пути разрешения сложных

вопросов означает утверждение в российской жизни нового феномена. Этот

феномен отразил, на наш взгляд, растущее признание роли права вообще, и

международного права в частности, российским обществом. Другое дело, что за

упоминанием данного термина часто не скрывалось ничего, кроме желания

подкрепить свою позицию по конкретному вопросу ссылкой на ставшее модным

определение.

В некоторой мере это обстоятельство вызвано тем, что юристы и тем более

специалисты по международному праву крайне редко обращались к анализу

проблемы Южных Курил. Однако для нас в данной работе представляет особый

интерес точка зрения, акцентирующая значение как раз правового подхода к

курильской проблеме. Одна из наиболее заметных попыток обосновать значение

данного угла зрения была предпринята С. Пунжиным. Он указывает, что,

поскольку две страны претендуют на одну и ту же территорию, суть спора

должна заключаться в установлении права на владение ею, то есть правового

титула. Таким образом, главное содержание спора имеет юридический характер,

а другие аспекты (политический, военный, экономический) лишь добавляют

штрихи к общему рисунку, в целом не меняя картины, И раз спор является

правовым, то и разрешен он должен быть на основе международного права.

Поэтому, считает Пунжин, в курильской проблеме надо выделить ее юридическую

сущность и абстрагироваться от всех иных соображений, какими бы важными

на первый взгляд они ни казались.

Данная точка зрения — единственный пример развернутого изложения

необходимости приоритета правового подхода к южнокурильскому вопросу. В

остальных случаях участники дискуссии ограничивались лишь кратким

заявлением относительно особенностей своего подхода к рассматриваемой

проблематике. Как бы то ни было, идея рассмотрения курильского вопроса

преимущественно в рамках международного права формально завоевала в

последние годы доминирующие позиции среди советских и российских политиков

и ученых. Вместе с тем авторитет правового подхода не является бесспорным.

Неоднократно авторы ограничивались лишь заявлением, что курильская проблема

должна решаться в соответствии с международным правом, а затем переходили к

изложению аргументов иного порядка. Отметим также, что большинство

участников дискуссии, судя по их высказываниям, отождествляют право вообще

и международное право в частности со своим представлением о справедливости.

Одно из важнейших мест в дискуссии заняла историческая аргументация права

на владение Южными Курилами. Следует отметить, что ряд авторов высказывает

мнение, что данный подход не имеет значения для реалий сегодняшнего

дня. Так, В. Зайцев, В. Росин и А. Загорский утверждают, что «международное

право фактически не признает историческую аргументацию при выдвижении

территориальных претензий и не рассматривает появление первопроходцев в

качестве факта, свидетельствующего о присоединении территорий». Впрочем,

это крайняя точка зрения, которая редко встречается в статьях и

выступлениях по курильской проблеме.

По мнению большинства советских и российских авторов, именно России

принадлежат исторические права на Курильские острова. Речь идет главным

образом о «праве первооткрывателя и «праве хозяйственного освоения» данных

территорий, то есть, по существу, о «праве первоосвоения». Вместе с тем в

последнее время появились и утверждения, что неопровержимо доказать так

называемое право первоосвоения ни Россия, ни Япония не в состоянии.

Освоение Курил шло параллельно — русскими с севера, а японцами с юга.

Установить, где проходила граница между двумя потоками освоения, в

настоящее время крайне трудно. Существует и крайняя прояпонская точка

зрения, согласно которой Южные Курилы были открыты и освоены первоначально

японцами, и только потом там появились русские первопоселенцы. Пунжин

исходит из того, что в теории международного права применительно к XIX —

первой половине XX в. присвоение государством территории, не находящейся

под властью другого государства (tегга nullius), именуется оккупацией,

которая была правомерным способом приобретения территории. Оккупация могла

последовать за открытием, представлявшим, как правило, символический акт.

Сам же акт открытия не являлся полным правовым титулом на открываемую

территорию, а давал возможность государству первому осуществить оккупацию в

течение «разумного срока». Оккупация, предоставлявшая государству желаемый

им титул, должна была включать реальное занятие территории, в том числе

формальные акты, включавшие в себя водружение флага или издание декларации,

а также меры по обеспечению данного акта — контроль за территорией,

который бы обеспечил авторитет флага. Оккупация также подразумевала

постоянное управление присоединяемой территорией. Под этим подразумевалось

создание ответственных органов власти, которые бы осуществляли управление

данной местностью. Ни Россия, ни Япония, утверждает Пунжин, не

осуществили ни реальное завладение Курилами, ни функцию постоянного

управления на этой территории, а потому нельзя считать, что они приобрели

титул на все Курильские острова.

Специфика позиций советских и российских политиков и ученых заключается в

том, что «право первоосвоения» России и Японии на Южные Курилы

рассматриваются ими лишь как одно из звеньев общей системы доказательств

той или иной точки зрения на принадлежность островов одному из двух

государств. В этом плане ключевое значение в системе исторической

аргументации приобретают первые договоры о территориальном размеживании

между Россией и Японией.

Симодский и Петербургский договоры о территориальном разграничении между

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8