Потеряв чувство гордости и достоинства, индивид был психологически

подготовлен и к тому, чтобы утратить и столь характерную для средневекового

мышления уверенность, что смыслом и целью жизни является сам человек, его

духовные устремления, спасение его души. Взгляды самого Лютера на

экономические вопросы еще в большей степени, чем взгляды Кальвина

оставались типично средневековыми. Идея превращения человеческой жизни в

средство для достижения экономических целей вызвала бы у него отвращение.

Лейтмотив его мышления – самоуничижение и разрушение человеческой

гордыни. Лишь тот, кто презирает этот мир, может посвятить себя миру

грядущему.

Он поучает, что человек не должен считать себя хозяином своей судьбы.

Мы не себе принадлежим; потому цель наша не в том, чтобы искать пригодное

для нашей плоти. Кальвин отрицает также, что добрые дела могут привести к

спасению. В учении Кальвина мы обнаруживаем, по сути дела, тот же

психологический смысл, что и в учении Лютера, рассмотренном выше. Проповедь

Кальвина тоже была адресована консервативному среднему классу, людям,

охваченным беспредельным чувством одиночества и страха; он выразил эти

чувства в совей доктрине ничтожности, бессилия индивида и тщетности его

усилий.

Приверженцами Кальвина становились не процветающие капиталисты, а

ремесленники и мелкие предприниматели.

Новая религия выражала чувство свободы, но в то же время и ощущение

ничтожности и бессилия индивида. Она предлагала выход, внушая индивиду, что

можно обрести новую уверенность при условии полной покорности и

самоуничижения.

Между учениями Кальвина и Лютера есть целый ряд незначительных

расхождений, которые несущественные в плане общей темы нашей книги.

Необходимо отметить только два пункта этих расхождений. Первый – это учение

Кальвина о предопределении. В отличие от Августина, Фомы Аквинского и

Лютера у Кальвина эта доктрина становится одной из основных, если не самой

главной во всей его системе. Кальвин выдвинул новую версию предопределения,

утверждая, что бог не только предрешает, кому будет дарована благодать, но

и заранее обрекает остальных на вечное проклятие.

В кальвинистской доктрине предопределения есть одна сторона, которую

необходимо отметить особо, поскольку эта идея была поднята на щит в

идеологии нацизма. Это – принцип прирожденного неравенства людей. Для

Кальвина существовали две категории людей: те, что будут спасены, и те,

которым предназначено вечное проклятие.

Второе отличие кальвинизма от учения Лютера – очень существенное

отличие – состоит в утверждении важности моральных усилий и добродетельной

жизни. Никакими усилиями человек не может изменить свою судьбу, но сам факт

его усилий является знаком его принадлежности к спасенным. Добродетели,

которыми должен обладать человек, - это скромность и умеренность,

справедливость, в том смысле, что каждый должен получить причитающуюся ему

долю, и благочестие, соединяющее человека с богом. В дальнейшем

добродетельной жизни и непрерывным усилиям кальвинизм придавал все большее

значение, особенно утверждая, что успехи в земной жизни, вытекающие из этих

усилий, являются знаком спасения.

Избавиться от невыносимого состояния неуверенности, от парализующего

чувства собственного убожества можно только тем способом, который так

отчетливо предлагает кальвинизм: развить лихорадочную деятельность, делать

что-нибудь. При этом активность приобретает принудительный характер:

индивид должен быть деятелен, чтобы побороть сове чувство сомнения и

бессилия.

Крушение средневековой феодальной системы в одном определенном смысле

подействовало на все классы общества одинаково: индивид оказался в

одиночестве и изоляции. Он стал свободен, и результат этой свободы оказался

двояким. Человек лишился своего былого чувства уверенности, чувства

бесспорной принадлежности к общности; он был вырван из мира,

удовлетворявшего его потребность в уверенности – экономической и духовной;

он ощущал одиночество и тревогу. Но в то же время он был свободен мыслить и

действовать независимо, мог стать хозяином своей жизни и распоряжаться ею

по собственной воле – как может, а не как ему предписано.

Новые религиозные учения не только выражали чувства рядового

представителя среднего класса, но и развивали, усиливали эти чувства,

рационализируя их и приводя в логическую систему. И в то же время они

указывали индивиду путь к преодолению тревоги. Они учили, что, полностью

признав свое бессилие и низменность своей природы, признав делом всей жизни

искупление своих грехов – через полное самоуничижение в сочетании с

непрерывным и богоугодным усилием, - человек может преодолеть сомнение и

тревогу.

Социальный процесс, определяющий образ жизни индивида, то есть его

отношение к другим людям и труду, формирует и изменяет его характер; новые

идеологии – религиозные, философские или политические – возникают из этого

нового склада характера и апеллируют к нему же, тем самым усиливая его и

стабилизируя; вновь сформированный склад характера в свою очередь

становится важным фактором дальнейшего экономического развития и влияет на

процесс общественного развития; возникая и развиваясь как реакция на угрозу

со стороны новых экономических сил, этот новый склад характера постепенно

сам становится производительной силой, способствующей развитию нового

экономического строя.

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека

Новые религиозные доктрины были ответом на психологические запросы,

возникшие в результате крушения средневековой социальной системы и

зарождения капитализма. Основное внимание при анализе было обращено на

проблему свободы в ее двойном смысле: было показано, что свобода от

традиционных уз средневекового общества – хотя и давала индивиду новое

чувство независимости – заставляла его ощутить одиночество и изоляцию,

наполняла его сомнениями и тревога, вынуждала его к новому подчинению и к

лихорадочной, иррациональной деятельности.

Структура современного общества воздействует на человека одновременно в

двух направлениях: но все более независим, уверен в себе, критичен, но и

все более одинок, изолирован и запуган.

Хотя человек избавился от многих старых врагов свободы. В то же время

появились новые враги; причем этими врагами становятся не столько разного

рода внешние препоны, сколько внутренние факторы, блокирующие полную

реализацию свободы личности.

Мы гордимся тем, что в своем образе жизни человек теперь не зависит от

внешних властей, уже не диктующих ему, что делать и чего не делать. Но не

замечаем роли таких анонимных авторитетов, как общественное мнение и

«здравый смысл», которые так сильны именно потому, что мы готовы вести себя

в соответствии с ожиданиями остальных, что мы внутренние боимся как-то

отличаться от них. Мы забываем. Что проблема свободы является не только

количественной, но и качественной.

Протестантство дало толчок духовному освобождению человека. Капитализм

продолжил это освобождение в психологическом, социальном и политическом

плане. Экономическая свобода была основой этого развития, а средний класс –

его поборником. Индивид не был больше связан жесткой социальной системой,

основанной на традициях и почти не оставлявшей возможностей для личного

продвижения за пределы традиционных границ.

Вершиной этой эволюции политической свободы явилось современное

демократическое государство, основанное на принципе равенства всех людей и

равного права каждого участвовать в управлении через выборные

представительные органы. При этом предполагается, что каждый человек

способен действовать в соответствии с собственными интересами, в то же

время имея в виду благо всей нации.

Капитализм не только освободил человека от традиционных уз, но и внес

громадный вклад в развитие позитивной свободы, в развитие активной,

критической и ответственной личности.

Однако это лишь одна сторона воздействия капитализма на развитие

свободы. Другая состоит в том, что капитализм сделал индивида еще более

одиноким, изолированным, подверженным чувству ничтожности и бессилия.

Чтобы разъяснить этот тезис, напомним сначала факт, уже упомянутый в

предыдущей главе: в средневековой системе капитал был слугой человека, в

современной – стал его хозяином. В средневековом мире экономическая

деятельность была лишь средством достижения цели; целью являлась сама жизнь

или – как это понималось католической церковью – спасение души человека.

Экономическая деятельность, направленная на получение прибыли ради самой

прибыли, показалась бы средневековому мыслителю столь же бессмысленной,

сколь бессмысленным кажется сейчас отсутствие такой деятельности.

Как мы показали в предыдущей главе, один из главных тезисов Лютера

состоял в том, что человек порочен по своей природе и, следовательно, его

усилия бесполезны. Кальвин точно так же подчеркивал греховность человека и

построил всю свою систему на идее, что человек должен до последней степени

смирить свою гордыню и – больше того – что целью человеческой жизни

является исключительно слава господня, а собственных целей у человека быть

не должно.

Это неудивительно: в любом обществе дух культуры в целом определяется

духом господствующих в этом обществе групп. Отчасти это происходит потому,

что эти группы контролируют систему воспитания, школу, церковь, прессу,

театр и таким образом имеют возможность внушать свои идеи всему населению;

но, кроме того, эти властвующие группы обладают и таким престижем, что

низшие классы более чем готовы принять их ценности, подражать им,

психологически отождествлять себя с ними. До сих пор мы утверждали, что

капиталистический способ производства превратил человека в инструмент для

достижения надличностных экономических целей и усилил тот дух аскетизма,

индивидуальной ничтожности, который был подготовлен Реформацией. Этот

тезис, однако, противоречит тому факту, что современный человек, очевидно,

побуждается к деятельности отнюдь не аскетизмом и не жертвенностью, а,

напротив, крайним эгоизмом и своекорыстием.

Мышление Лютера и Кальвина – как и мышление Канта и Фрейда – основано

на предположении, что эгоизм и любовь к себе – это понятия идентичные.

Любить другого – добродетель, любить себя – грех; и вообще любовь к другим

и любовь к себе друг друга исключают.

Эгоизм – это не любовь к себе, а прямая ее противоположность. Он

коренится именно в недостатке любви к себе.

Мы столкнулись с противоречием: современный человек полагает, что его

поступки мотивируются его интересами, однако на самом деле его жизнь

посвящена целям, которые нужны не ему, то есть в соответствии с убеждением

Кальвина, что единственной целью человеческого существования должна быть

слава господня, а отнюдь не человек.

Людьми управляют экономические кризисы, безработица, войны. Человек

построил свой мир; он построил дома и заводы, производит автомашины и

одежду, выращивает хлеб и плоды. Но он отчужден от продуктов своего труда,

он больше не хозяин построенного им мира, наоборот, этот мир, созданный

человеком, превратился в хозяина, перед которым человек склоняется, пытаясь

его как-то умилостивить или по возможности перехитрить. Чувства изоляции и

беспомощности еще более усиливаются новым характером человеческих

взаимоотношений. Конкретные связи одного индивида с другим утратили ясный

человеческий смысл, приобрели характер манипуляций, где человек

используется как средство. Не только экономические, но и личные отношения

между людьми приобрели тот же характер отчуждения; вместо человеческих

отношений они стали напоминать отношения вещей. Но, может быть, ни в чем

этот дух отчуждения не проявился так сильно и разрушительно, как в

отношении индивида к самому себе. Человек продает не только товары, он

продает самого себя и ощущает себя товаром. И – как со всяким всяки другим

товаром – рынок решает, сколько стоят те или иные человеческие качества, и

даже определяет само их существование. Если качества, которые может

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7