|
антагонистические классы (класс угнетателей и класс угнетенных), которые
находятся в состоянии перманентного конфликта друг с другом. Государство —
продукт этой борьбы: оно возникает как сила, способная подавить борьбу
угнетенного класса против угнетателей и тем самым не допустить, чтобы
классовый конфликт разрушил общество. Маркс определял государство как
аппарат насилия, находящийся в руках господствующего класса (угнетателей) и
используемый им для удержания в повиновении угнетенных масс. Он, таким
образом, подчеркивал классовый характер государственной власти, ее функцию
охраны интересов господствующего класса; главная задача государства с этой
точки зрения состоит в насильственном разрешении межклассовых конфликтов в
пользу господствующего класса.
Многие философы и социологи, в отличие от Маркса, обращали внимание
прежде всего на другую сторону дела, считая главной функцией государства
сохранение порядка в обществе; с этой позиции оно есть сила, встающая над
конфликтующими классами и ограничивающая рамками закона их конфликтные
действия. Государство определяется здесь как орган примирения классов,
утихомиривающий их борьбу. Такая трактовка государства развивалась Гоббсом,
Руссо и другими сторонниками теории «общественного договора». Согласно
Гоббсу, например, до возникновения государства жить в обществе было
небезопасно: шла «война всех против всех» («bella omnia contra omnes»).
Такая война привела бы людей к взаимоуничтожению. Чтобы не допустить этого,
нужна сильная власть. Она и обрела форму государства, которое люди согласно
заключенному ими «общественному договору» наделили чрезвычайными
насильственными полномочиями в целях предотвращения всеобщей гибели. Гоббс
называет государство «Левиафаном» — по имени страшного мифического
чудовища, упоминаемого в Библии. Весьма грозным является государство и в
понимании Вебера:
«Государство есть то человеческое сообщество, которое внутри
определенной области... претендует (с успехом) на монополию легитимного
физического насилия... Право на физическое насилие приписывается всем
другим союзам или отдельным лицам лишь настолько, насколько государство со
своей стороны допускает это насилие, единственным источником «права» на
насилие является государство».
Вклад государства в мировую цивилизацию велик. Достаточно сказать, что
лишь в обществах, имеющих государство, сформировался рациональный подход к
миру и человеку. Появились разработанные нравственные системы
(религиозные), наука, право, образование. Многие открытия творческого гения
человека стали вечным достоянием человечества, потому что они были
сохранены в государственных учреждениях. Стали возможны единая историческая
хронология; преемственная форма записи речи и счета; меры длины, веса,
температуры; единая юридическая традиция (от римского права) и многое,
многое другое. Все это — средства регуляции внутри- и межгрупповых
конфликтов. Перечень таких средств, создаваемых при участии государства,
можно и продолжить: суды, выборы, парламенты, посольства, деньги, музеи;
наконец, книгопечатание, плод которого читатель сейчас держит в руках.
Но конкретные государства бывают разными, и конфликты в них протекают
тоже по-разному. Характер их определяется тем, каково направление развития
власти. Важнейшим моментом здесь является отношение власти к обществу.
Ф. Хайек дал понятный образ двух форм управления, взяв за основу
уличное движение транспорта. Регулировать потоки можно, объявив правила
перемещения и установив светофоры и знаки. Тогда водитель сам выбирает
маршрут, сообразуясь с правилами и учитывая дорожную ситуацию. Власть же
должна лишь контролировать правильность поведения водителей, не допуская
нарушений установленных норм. Но возможен и другой подход. Случается, что
водители выбирают не лучший маршрут, едут недогруженными, попадают в
пробки. А что если снять все знаки уличного движения, рассчитать, куда
лучше всего направить транспорт, обобществив его, и дать каждому водителю
по маршрутному листу с точным указанием времени его движения? Так как общая
ситуация постоянно меняется, то маршрутные листы придется выдавать чуть ли
не каждый день, подгоняя расчеты под «оптимальный план». Общий рисунок
потоков будет также меняться: сегодня по этой улице едут только в одну
сторону, завтра только в другую, послезавтра движение будет двусторонним, а
потом и вообще будет запрещено. В этом случае уже придется спланировать все
потребности населения и «маршруты» их удовлетворения.
Первый способ регулирования ориентирован на демократическое управление
в духе либерализма. Второй – явно тоталитарный. Каждая система управления
будет иметь конфликты, но они будут различными.
При «движении без светофоров» власть берет на себя полную
ответственность за происходящее, максимально лишив людей свободы и
творчества. Какого типа конфликты могут возникать в обществе при такой
организации власти?
Любая неудача в «планировании» будет восприниматься как дискредитация
власти, чего она допустить не сможет. Самый образ правления зиждется на
догмате ее непогрешимости и полной компетентности. С. Л. Франк писал:
«Простая убежденность, уверенность в своей правоте не дает обоснования
деспотизму: ибо убежденность не противоречит признанию за другими людьми
права иметь другие убеждения. Только та вера, которая состоит в сознании
безусловного, сверхрационального, мистического проникновения в абсолютную
истину, устраняет равноправие между людьми и дает верующему человеку
внутреннее право на деспотическое господство над людьми».
Любой сбой в правлении может поколебать веру. Поэтому даже самая малая
неудача должна быть списана на какого-либо врага. Защита своей
идеологической чистоты осуществляется милитаризацией страны в двух
направлениях: готовятся к обороне против происков соседних держав и ищут
предателей, двурушников или заговорщиков среди своих. За семь веков
существования инквизиции в Европе было казнено более 10 миллионов ведьм и
колдунов. И чем жестче, чем авторитарнее была власть, тем сильнее лилась
кровь. Например, в деспотической Испании жертв было намного больше, чем в
Англии, где постоянно укреплялась правовая система (даже в самые мрачные
годы там инквизиция не могла использовать пытку). Опричный террор в России
привел страну в запустение, породил «смутное время», проторил путь польской
интервенции.
Словом «нет» объединить легче, тем более, что оно ориентирует на
уничтожение, изъятие, устранение. Люди, которые не могут найти себя в
серьезном и полезном деле, свое чувство неполноценности легче всего могут
облегчить протестами и разрушением. Впоследствии названия этих «героев»
своего времени по справедливости обретают зловещий смысл: опричник, фашист,
чекист, хунвэйбин. Дело даже не в том, что таких людей становится больше, а
в том, что они начинают играть активную роль, заглушая голоса более
благоразумных. Начинается нравственное одичание, излечение от которого
проходит очень медленно. Конфликт экстремизма и сознательности разделяет
страну, захватывая все социальные слои. Так тоталитарная власть
демонстрирует «общественную поддержку» своим крутым мерам.
Не менее парализует страну и возникающий конфликт должного и сущего.
Все государственные информационные средства работают только в поддержку
своего безгрешного правительства. Значит, сведения о недостатках
устраняются из официальной картины жизни. Но ведь информация о какой-либо
неполадке — это только ее симптом, а замалчиванием симптома не излечишь
болезнь. Просто она будет развиваться неконтролируемо. Обладая полнотой
власти, высший правительственный эшелон меньше всего связан с почвой, с
реальными процессами жизнестроительства. Отбирая информацию по критерию
должного, власть все больше слепнет, все сильнее погружается вены наяву. Но
«низы» не могут создать богатой и связной картины происходящего, ибо
находятся под неусыпным контролем власти. Они опираются скорее на свой
эмпирический опыт и не доверяют официальному мифу. Информационные потоки в
социальных структурах становятся дезорганизованными. Терпеливая и сложная
работа по выработке рациональных идей заменяется безнадежным отмахиванием
от официальной брехни. В литературе эта проблема иллюзий и реальности
является одной из ведущих. Чего только стоит одно высказывание Чичикова о
мертвых душах, которые он хочет приобрести: «не живые в действительности,
но живые относительно законной формы»!
Реально работающие сословия, лишенные нормальной информации об
общественной жизни, все равно вынуждены делать свое дело и не могут укусить
локоть, даже если это им прикажут. Но и отказаться не могут. Поэтому
приказы начальства должны казаться исполненными, для чего изыскивается
изощренный и извращенный путь отчетности. Любая же проверка вскрывает
подлоги и приписки. Растет взаимное ожесточение. Начальство во всех
исполнителях начинает видеть помеху их административным стремлениям. Низшие
же сословия призывают чуму на голову «бояр». А в фольклоре все больше
появляется пословиц пессимистического или циничного свойства: «Плетью обуха
не перешибешь», «Не подмажешь – не поедешь», «Высоки пороги на мои ноги»,
«Правда хорошо, а счастье лучше».
Общество авторитарного типа очень медленно обретает материальные и
культурные блага. Правительство занято самосохранением и самооправданием.
Труженики прижаты к черте бедности. Но и властные структуры не лишены
специфических для этого типа правления конфликтов.
Поиски врагов не могут ограничиться выуживанием недовольных из низших
сословий. Чтобы держать в узде правительственный аппарат, власть должна
постоянно бросать на растерзание толпе и своих представителей, которые ее
якобы порочат. В России самодержавие постоянно играло с низами в игру
«плохие бояре» . Любое устранение негодного оппозиционера из знати
обставлялось как забота царя об общей справедливости (а в народном сознании
царь хорош, а бояре — железные клювы). Но не менее действенным является
уничтожение невиновного в приписываемом преступлении функционера. Если он
виноват, то его наказание можно объяснить рационально. А это нежелательно,
так как в таком случае может зародиться крамольная идея соучастия во власти
и стремление улучшить положение дел, что дискредитирует начальство, которое
как бы недосмотрело.
Полезный для дела диалог лучше вести рационально. Но послушание и
беспрекословное подчинение возрастает на почве иррационального. Бойся и на
всякий случай забегай вперед в услужливости перед начальством, в
демонстрации преданности. И если кого-то из твоего окружения поразил гром
немилости, а ты не знаешь причины, то тем лучше. Свое нынешнее положение ты
можешь рассматривать как чудо, как благоволение власти. Можно представить,
какие трудности испытывает в таких условиях честный и рационально мыслящий
функционер. Он ведь попадает в зону конфликтов, протекающих по закону
волчьей стаи: демонстрируй слабому свою силу, а сильному — покорность;
обязательно участвуй в травле обреченного на гибель; не имей своего мнения;
не упускай своего; не высовывайся.
Положение усугубляется тем, что при тоталитарной власти невиновных-то
и не бывает. Послушание функционера достигается не только демонстрацией
расправы над тем, чья вина непонятна. Требуется участие в расправе. Мало
того, особенно важно заставить неоперившегося функционера продать или
осудить того, в чьей невиновности он не сомневается (друга, близкого
родственника). Затем сработает механизм когнитивного диссонанса: если я это
сделал, значит, надо было. А рана на совести останется. И чтобы не заросла,
нужно и впоследствии эксперимент повторить.
Так, большинство членов сталинского политбюро вынуждены были принести
в жертву кумиру своих близких родственников:
Молотов и Калинин — жен, Каганович — брата. Поэтому даже у
преуспевающего функционера сломан нравственный стержень. И если наступал
черед этого «боярина» идти на эшафот по липовому обвинению, то у жертвы уже
не было сил сопротивляться. Она не находила должных оснований призывать
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
|
