Пародированием стиля автора пародия, как правило, не ограничивается. Так, наряду с обыгрыванием стиля, очень часто пародист дискредитирует содержание текста–объекта, хотя во многих случаях обыгрывание содержания носят не критический, а юмористический характер.

Так, К. Мелихан, сохраняя форму стиха – танка, наполняет эту форму совершенно неподобающим содержанием. Танка –японское пятистишие, имеющее не только характерный ритм (обычно цезура после третьего стиха), но и характерное содержание как правило философского, эстетического характера. Основные мотивы танка–темы любви и природы, мотив бренности человеческой жизни. На уровне поэтики характерна аллегоричность, игра на ассоциациях, использование готовых образов. Часто это поэтический экспромт, сложенный по конкретному поводу. Приведём для примера классическую японскую танка:

    Словно где-то
    Тонко плачет
    Цикада.
    Как грустно
    У меня на душе.

К. Мелихан обыгрывает философское отвлечённое содержание стиха с помощью следующих приёмов: 1) имитации:

пародирование образной структуры танка, в частности её метафоричности. Так, в 1-ой танка возникает метафорическое сравнение танка (в значение “машина”) с зелёной гусеницей, а в 4 танка по отношению к железной машине употребляется эпитет “верный друг”, что приводит к комическому эффекту. Автор заимствует стиль, поэтику, содержание танка, но утрирует их, доводя до абсурда в целях создания комического эффекта.

Принцип ассоциативного наложения реализуется в омонимичной игре словами “танк” и “танка”, а также “дуло” (безличный глагол) и “дуло” (сущ. ср. рода в значении “ствол огнестрельного оружия” по Ожегову) (см. 5 танка).

В пародиях одновременно реализуются оба значения омонимичных слов, и в результате возникает каламбур, двусмысленность, приводящая к комическому эффекту.

    К. Мелихан.
    Подражания японской поэзии.
    Танки.
    По дороге ползёт
    Зелёная гусеница.
    Осторожно!
    Смотри, раздавить
    Может она тебя
    * * *
    Так мне грустно,
    Что хочется в башню забраться
    И оттуда
    В кого-нибудь
    Метко стрельнуть.
    * * *
    Укроюсь в листве,
    Закутаюсь,
    Чтоб не видел меня
    Сверху
    Чужой вертолёт.
    * * *
    Сколько раз он мне жизнь спасал.
    К своему верному другу
    Подойду
    И похлопаю его
    По броне.
    * * *
    Помню,
    Дуло из люка.
    Захлопнул я люк –
    И дуло
    Исчезло!

В пародии М. Глазкова мы находим насмешку, критику содержательной стороны поэтов, а именно “заумь” и апофеоз “безумия” в текстах прототипах. Доведение этой мысли до абсурда воплощено в слове “бред”.

    Михаил Глазков.
    Бред в квадрате.
    Я как поезд,
    Что мечется столько уж лет
    Между городом “Да”
    И городом “Нет”.
    Ев. Евтушенко.
    С ума схожу. Иль восхожу
    К высокой степени безумства.
    Белла Ахмадулина.
    Невозможно расправиться с нами.
    Невозможнее – выносить.
    Андрей Вознесенский.
    Мы как те буфера, что бренчат столько лет.
    Между пульманом “Смысл” и пульманом “Бред”.
    В однатыщдевятьсотнепонятном году
    Он бредёт, я бреду, мы бредём – всё в бреду.
    Не поймут нас Рязань, Бузулук иль Зима?
    Но зато за кордоном от нас без ума.
    Наплевать, как нас будут потомки терпеть, –
    Нам при жизни скорей воплотиться бы в медь!

В этой пародии нет определённых черт чьего-либо стиля, но есть обобщения на уровне семантики. Принцип имитации реализуется за счёт выявления тематических особенностей пародируемых авторов.

В этой же пародии мы находим обыгрывания парономазов: “он бредёт, я бреду, мы бредём– всё в бреду”.

Глагол “брести” (ЛЗ “ идти с трудом или тихо”) вступает отношения взаимозаменяемости с существительным “бред” (перен. , “нечто бессмысленное, вздорное, бессвязное”), причём значения этих слов моделируют эффект смысловой координации ассоциантов.

Принципа ассоциативного отождествления в данном случае подчинён не целям создания комического эффекта, а стремлению автора пародии раскритиковать данные образцы поэзии на идейном уровне, т. е. поэзия содержит критическую направленность.

Пародированию содержания стиха – прототипа подчинена также следующая пародия: А. Иванов.

    Мотив.
    Первое,
    что я услышал
    при рожденье,
    был мотив.
    То ли древний,
    то ли новый,
    он в ушах моих крепчал
    и какой-то долгой нотой
    суть мою
    обозначал.
    Роберт Рождественский.
    Я родился,
    я резвился,
    постепенно шёл в зенит.
    И во мне
    мотив развился
    и в ушах моих
    звенит.
    В голове он кашу месит,
    нет спасенья от него.
    За себя пишу я
    песни
    и за парня
    за того …
    Свадьба пела и плясала,
    в этом был особый смысл
    и перо моё писало,
    обгоняя даже
    мысль.
    В общем,
    может я не гений
    и впадаю в примитив,
    для “Семнадцати мгновений …”
    песню сделал.
    На мотив
    мне знакомый каждой нотой,
    чей – не вспомню нипочём …
    То ли древний,
    то ли новый,
    впрочем,
    я тут ни при чём.
    А мотив звучит
    и просит
    новых текстов и баллад.
    Отчего же …
    Я не против.
    С удовольствием.
    Я рад.
    Композиторы не чают,
    чтобы дольше он звучал …
    И во мне мотив крепчает!
    Примитив бы не крепчал.

Принцип имитации заключается в варьировании пародистом стиля, образных средств автора, которые попадают в новые языковые условия в другом контексте и приобретают новый смысл. Пародист дискредитирует содержание стиха с помощью языковых средств объекта: так обыгрываются созвучные слова “мотив”–“примитив”. Через этот частный приём в пародии реализуется принцип ассоциативного отождествления.

Комический эффект возникает как следствие параллельной реализации в пародии принципа имитации и ассоциативного отождествления.

В пародии А. Иванова “Каков вопрос” обыгрывается ситуация, положенная в основе стиха– оригинала.

    А. Иванов.
    “Каков вопрос”.
    И всё же я спросил урода,
    Который сам себе не мил:
    “Ты был ли счастлив, Квазимода?
    Хотя б однажды счастлив был? …”
    Диомид Костюрин.
    Хотя и вежливо, но твёрдо
    Я собеседника спросил:
    “Ты был ли счастлив, Держиморда?
    Хотя б однажды счастлив был? ”
    Ответил Держиморда гордо:
    “Я так тебе, сынок, скажу:
    Я счастлив, только если морду
    Хоть чью-нибудь в руке держу! ”
    Оно б и дальше продолжалось,
    Свидание на коротке …
    Но вдруг расплющилось и смялось
    Моё лицо в его руке.
    В качестве приёмов имитации здесь можно выделить:
    цитирование авторских строк в другом контексте;

соотносительная замена одного имени литературного персонажа, ставшее нарицательным, на другое.

Принцип ассоциативной выводимости реализуется с помощью ситуативного обыгрывания внутренней формы слова “Держиморда”– “держать морду”. Так в последней строфе возникает синоним слова “морда” – “лицо”, что усиливает комический эффект. Неудачная ЯИ автора также становится объектом пародии.

    М. Глазков.
    Авторитет и приоритет.
    Во всяком случае, я хлеба
    Побольше Хлебникова ел.
    Павел Мелихин.
    Мой род с десятого колена
    С деревней прочно связь имел.
    Во всяком случае, я хрена
    Побольше Хренникова ел.
    Бывало, только в лес заеду –
    Ажиотаж берёт грибной.
    Ни Грибачёв,
    ни Грибоедов
    Не угнались тогда б за мной.
    А сколько я съедал за сутки
    Пупков утиных по весне!
    Пожалуй,
    даже Ося Уткин
    Не видел столько и во сне.
    И если хлеб,
    Нутром рискуя,
    Я хлеще Хлебникова ел,
    То в лужу сяду уж такую,
    В какой Лужанин не сидел.

В данном тексте пародист находит неудачной ЯИ автора (хлеба ел больше Хлебникова). М. Глазков доводит этот мотивационный каламбур с именем собственным до абсурда путём тиражирования модели через подбор имён известных поэтов с прозрачной внутренней формой.

    Пародист также вводит элемент шутливого “панибратства”:
    “То в лужу сяду уж такую,
    В какой Лужанин не сидел”,
    элемент снижающего переосмысления.

Объект следующей пародии – “скороспелость” и неудачная ЯИ в оригинале (ср. скорости – вскорости, черта – ни черта). Михаил Глазков.

    Памятник Скорописи.
    Мы памятник Скорости
    Поставим вскорости
    У постамента черна черта
    На постаменте – ни черта!
    Роман Солнцев.
    В эпоху космической скорости,
    Немыслимо вострубя,
    Я, мастер неслыханной Скорописи,
    Спешу обогнать себя.
    Достойны лишь эпитафии
    Медлительные письмена.
    Гиперболам плюс метафорам
    Пришла, наконец, хана.
    Толкнём колесо истории, –
    Эй, граждане, торопись!
    По заданной траектории
    Летит моя Скоропись – пись!

Пародист использует приём тиражирования, подмены однокоренных слов, в результате чего возникает эффект актуализации причинно-следственных отношений между ассоциантами: скорость– скоропись – скоропись – пись. Отношения взаимопереходности, парадоксальной взаимозамены ассоциантов обуславливают комический эффект восприятия пародии.

Т. о. принцип ассоциативного отождествления реализуется в данной пародии при помощи обыгрывания парономазов.

Принцип имитации реализуется при помощи пародирования авторского стиля: использование грубо-просторечного ругательства “ни черта” в тексте-оригинале в пародии имитируется с помощью другого грубо-просторечного выражения–“хана”; сохранение ритмической структуры стиха, аллитерации (звуки [р], [с]), характерных для исходного текста. Максимального снижения авторского текста пародист достигает при имитации рифмы оригинала “скорости– вскорости”. В пародии она получает звучание “скоропись – пись –торопись” (взаимодействие приёмов имитации и приёма ассоциативного отождествления).

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11