С того дня я стал здороваться с нею только с благоговением и только на «Вы». Еще бы! Она с космической скоростью превращалась из лучшей киноактрисы нашумевших фильмов «Начало» и «В огне брода нет» в современное чудо русского театра.

После той встречи остался в памяти только один ее рассказ. А началось все с того, что Шах (Шахназаров - руководитель «Аракса») предложил, чтобы я зачитал свою поэму «Стриптиз». «А у нас, когда мы были студентками, тоже был… свой стриптиз, - неожиданно сказала Инна. - Мы с девчонками в общежитии, когда веселились, дурачились и сходили с ума… на столах… задирая платья по самое некуда!!!»

…Кстати, то бедное блеклое платье, в котором я ее увидел впервые, оказалось одеянием Неле, в которую Она всякий раз воплощалась, выходя на сцену в спектакле «Тиль»… А здоровалась Она (как потом выяснилось) так стеснительно и восторженно… со всеми!

Частые встречи и разговоры в 74-м, 75-м, 76-м и 77-м… сменились полосой сплошного невидения. И вот, как говорится, спустя четверть века мы встретились снова.

Лид представляет собой очень субъективный рассказ автора. Такой лид больше соответствует жанру очерка, где авторская точка зрения очень важна. Здесь же она выглядит неуместно, тем более что речь дальше пойдет о другом. В данном случае лид не предваряет интервью, а является отдельным повествованием, лирическим отступлением. Создается впечатление, что журналист демонстрирует читателю свою причастность к интервьюируемому. Также лид необоснованно затянут.

О пустоте и душе русской

- Что у нас нового? Да все как обычно. Живем, работаем, играем, репетиции, съемки, обсуждаем: кто и что сделал… Вот Глеб фильм снял про венценосную семью Романовых. Правда, сама я в нем не снималась.

Основная часть интервью начинается с ответа на общий вопрос: «Что у вас нового?», который журналист в тексте не привел. Такой вопрос не всегда предполагает развернутый ответ, так как не является конкретным. Интервьюируемый в данном случае отвечает размыто, вспоминая, что нового произошло. Кроме того, в этом случае из лида следует то, что автор не виделся с собеседником несколько лет и такой вопрос может подразумевать ответ: «что нового произошло за эти несколько лет».

Интервьюируемый упоминает о новом фильме. Интервьюер задает дополнительный провокационный вопрос, которым льстит собеседнику. Он вызывает подобный ответ у интервьюируемого. Однако, в своем ответе собеседник уходит в сторону, рассказывая подробности личной жизни. Журналист его не останавливает, так как собеседник может закрыться.

- Если верить рейтингам, народ фильм на кассетах хорошо покупает. В этом, говорят, и ваша заслуга. Во всяком случае ваше имя в титрах точно играет какую-то роль…

- Ну, это уж слишком… Я, конечно, с сыном как могла помогала Глебу выстраивать диалоги и какие-то сцены, но то, что он взял меня и Ваню в соавторы сценария, это только его решение. Я не претендовала на это. Пыталась даже отговорить Глeбa. Но последнее слово было за ним. Около десяти лет семейной жизни отдано этому фильму. Только Глеб знает, как мы всей семьей переживали бyмaжнo-бюpoкpaтические и денежные муки рождения этого фильма. Глеб еще и поэтому решил, что он вправе назвать нас своими соавторами… Знаете, если мной и Ваней этому фильму отданы десять лет жизни, то самим Глебом - чуть ли не вся жизнь. Он еще маленьким мальчиком проникся этой темой. Он в детстве жил в том городе, где расстреляли царя и его невинных детей. Как-то, гуляя с бабушкой, а случилось это, когда Глеб еще не ходил в школу, - он шел мимо дома Ипатьевых и вдруг услышал чьи-то жуткие слова о случившемся страшном кровопролитии, услышал, как страшно убивали здесь беззащитных детей только за то, что их отцом был царь. И Глеб на всю жизнь заболел той трагедией. Носил в себе. И когда пришло время, когда это стало безопасным, в годы перестройки, заразил этим и нас с Ваней. И мы загорелись помогать ему. Он хотел, чтобы этот фильм воспринимался как общее покаяние за то, что наши предки сделали с царем и его детьми… Я уверена, Глебу удалось разгадать главную тайну царя. До сих пор о характере Николая судили в основном по его дневникам. А дневники у него какие-то невыразительные. Бездарные дневники. Он совершенно не умел писать так, чтобы это передавало его «я». И величайшая удача Глеба, что ему удалось обнаружить этот «недостаток» царя и… сделать вывод, что Николаю II удавалось быть самим собой только в одиночестве. На людях он не умел быть самим собой. А был он исключительно интеллигентный, исключительно мягкий человек. И то, что происходило как бы от его имени, в действительности не было отражением его «я»… Глеб пытался показать это еще в фильме «Мать» по роману Горького, которого преступно искажали в советские времена, а сейчас вообще исказили до неузнаваемости. Сделали из по-настоящему великого писателя какого-то основоположника соцреализма. И тем самым оттолкнули от него большого читателя. А Горький - это ведь гений! Не меньше… чем Чехов… гений! Они, так сказать, поднимают нас на одну гору, но с разных сторон. Вот так… Только, мне кажется, я не смогла вам самое главное высказать, потому что мы так неожиданно заговорили об этом. Смогла сказать только то и только так, как это сразу пришло в голову. И вот я боюсь, что вы теперь можете это не так, как надо, отразить. Мне этот разговор как-то не нравится. Выходит какая-то глупость: я и фильм… тогда как этот фильм не мой, а Глеба. И потом, я боюсь, чтобы вас не захлестнуло косноязычие, чтобы не получилось что-то невнятное… А фильм вы, кстати, смотрели?

- Нет, не смотрел.

- Обязательно посмотрите! Это лучшее, что Глебу удалось… (Она осеклась.) Что это я тут нахваливать взялась… собственного мужа?. Ну… мне кажется, очень получилось. Да вы сами убедиться можете. Сходите. Не пожалеете.

…Что такое успех в нашей жизни? Вот Глеб снял гениальный фильм. Магическое действие производит его картина. Магическое. А пишут про нее… хрень какую-то. Я просто не знаю, о чем думают, когда такое пишут. Его картины вообще обгоняют время. Но… Как хорошо, что появилась именно эта его картина. А то искусство у нас… какое-то суетливое стало. Большинство суетится перед зрителем так, как будто на рынке подыгрывает клиенту. Ни достоинства, ни простоты. Ни лучезарности. Ничего. Сплошная суета и демонстрация денег: у кого громче по деньгам! Не по искусству. По деньгам! Все какая-то, понимаете, хрень. Это плохое слово. Хрень. Но как по-другому это назвать, если действительно вокруг почти сплошная хрень?! И на этом фоне такого великого достоинства и простоты этот фильм! Это не потому, что я его жена. Нет. Я во многих его картинах снималась, но эта - лучшая…

Интервьюер в данном случае выглядит неподготовленным, так как беседует о фильме, который он не смотрел. Эту часть текста можно было бы сократить, но автор ее оставляет, так как интересен комментарий собеседника. Следующий абзац, хотя и продолжает тему, выбивается из контекста. В устной речи это уместно, в письменной смотрится безграмотно. Поэтому автору следовало бы отделить эти два абзаца дополнительным вопросом.

Ответ собеседника слишком подробен, Его можно было сократить. Четыре раза повторяется слово «хрень», которое является ненормативным в лексике русского языка. Но это слово характеризует отношение интервьюируемого к предмету речи. Было бы достаточно одного раза для его употребления.

- Вы считаете, что эта лучшая? Почему?

- Лучшая! Лучшая! - снова вспыхнула Инна. - Посмотрите! И вы поймете меня… Почему? Это вечное «почему»! Э-э-эх. Когда-то, откровенно говоря, ходили под начальством, а теперь - под рублем… Это еще хуже. Хуже. Потому что талантливые сидят - ничего не делают. А те, кто умеет толкаться, снимают. Да вы сами посмотрите на все. Неужели вы не видите, как во всем подражают. Подражают! Слова заимствованные. Музыка заимствованная. Изображение заимствованное. Не успели оглянуться, а уже и у нашей молодежи… клиповое сознание. Пустая и страшная одинаковость. Высший стандарт пустоты! И все быстренько, быстренько, быстренько так. Когда я вижу американское кино… хорошее, когда я вижу в нем паузу, я не верю своим глазам, я думаю: «Боже! Как? Это не англичане? А-а-ах… Неужели американцы? Значит, есть у них еще хорошие режиссеры, а не только те, у которых все бегают-бегают, все время чего-то взрывают, убивают одного за другим; думать ни о чем не надо, погружаться в себя не надо, все заранее ясно. Обязательно будет огромный амбар. Обязательно будут носиться по всем лестницам, драться, стрелять и… обязательно упадут в какую-то жидкость…»

Я вот что думаю: «Может быть, это только нам показывают такие дурные фильмы, а в Америке их не показывают?!»

Однако ведь есть еще то, про что говорят: «русская душа»! Это ж не просто говорят.

Интервьюер задает уточняющий вопрос. Однако формулировка его не совсем корректна, так как его можно понять двусмысленно. В зависимости от того, с какой интонацией вопрос задается. А ведь печать - это не телевидение, не Интернет, где слышен голос. Лучше сказать так: «Почему вы считаете, что это лучшая картина?». Но, учитывая, что автор не смотрел фильм, о котором идет речь, вопрос выглядит неуместным. Что и звучит в ответе собеседника: «Посмотрите! И вы поймете меня…»

Интервьюер сохраняет стилистику речи интервьюируемого. Это помогает читателю «услышать» речь актрисы, «увидеть» ее эмоциональность. Речевые повторы: «Слова заимствованные. Музыка заимствованная. Изображение заимствованное», «И все быстренько, быстренько, быстренько так.» усиливают эмоциональность. Но такие повторы как: «Когда я вижу американское кино… хорошее, когда я вижу в нем паузу, я не верю своим глазам, я думаю», следует убирать из текста. Это речевая ошибка. Необходимо также корректировать синтаксическую конструкцию предложений. Например: «Значит, есть у них еще хорошие режиссеры, а не только те, у которых все бегают-бегают, все время чего-то взрывают, убивают одного за другим; думать ни о чем не надо, погружаться в себя не надо, все заранее ясно» - из этого предложения можно сделать два.

Интервьюер задает уточняющий вопрос. Ответ собеседника интересный, неожиданный. Но его следовало бы подкорректировать, так как собеседник мыслит образами, которые рождаются по ходу ответа.

Часто в тексте ответа собеседника присутствует речевой повтор местоимения «я». Например: «Я себя чувствую очень русским человеком. Но не кичусь этим, как это у нас делают некоторые патриоты. Просто я хорошо осознаю, что без этой земли, без этого языка, без этого воздуха я ничто! Я могу петь только нашу песню. Я только здесь могу быть актрисой». Данный повтор не является особенностью речи интервьюируемого, поэтому его нужно убрать из текста.

Об одиночестве и смехе

- А вы помните, как впервые пришли в Ленком, как волновались, начиная первые репетиции «Тиля»? Вы и до сих пор каждый раз волнуетесь, когда начинаете репетировать?

- Волнуюсь. Иногда даже до беспамятства!

- Ноги трясутся, когда выходите на сцену с чем-то новым?

- Ну… не знаю. Ноги - нет. Да и вообще меня не трясет вот так (стоя показывает дерганье из стороны в сторону. - Авт.). Но что-то внутри, конечно, происходит. Может, какая-то внутренняя дрожь есть, напряжение, сдерживание, что ли, неуверенность даже, пока не почувствую, что все начинаю делать не задумываясь, будто все это именно со мной происходит и не когда-то, а сейчас. И вот от этого, насколько оно сейчас, все и зависит! Как только это произошло, все - я вошла в роль.

- А в детстве вам кем хотелось быть? Сразу актрисой?

- Ну нет. Машинистом, как мой сын, конечно, я не хотела быть. Это точно. Ха-ха-ха. Наверное, все-таки сразу актрисой… Потому что еще маленькой девочкой я себе фантазировала какую-то жизнь. Все время бродила в одиночестве. Игрушками играть не любила. Может быть, потому, что их и не было. Бедно мы жили. Ну, моя мама старалась, конечно, что-то делать. Она была научным сотрудником и выращивала какие-то цветы, злаки. У нас в Чашникове (мы с ней жили под Москвой, по Ленинградке) был барак, одноэтажное деревянное здание. Вот там мое босоногое детство было. Вот там я долгие часы проводила в совершенном своем одиночестве. Фантазировала себе какую-то другую жизнь. А вокруг все засеяно было мамиными цветами. У нас было две комнатки, печка. А по соседству жил сапожник, которому я все время приносила мелочь. Насобираю по монетке в копилку и иду к нему. Он отсчитает мне рубль пять еще на те, на сталинские деньги, и я с ними бегу в магазин. Столько стоили сто грамм кофейных подушечек. А в них была какая-то удивительно вкусная молочная начинка. И вот, когда заворачивали эти мои сто грамм в маленький кулечек, счастливей меня человека не было!

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5