Несмотря на внешний отрыв искусства от христианства в его церковнобытовом обличий, именно христианство нужно признать одним из самых важных источников характерного для русского искусства нравственного идеала. Из этого источника черпали вдохновение и силы писатели и художники, компози-торы и мыслители. Следуя этой тенденции, русская культура, на наш взгляд, не порывала со своими христианскими истока-ми, а, наоборот, питаясь от них, несла обществу огромные нравственные силы, пленяя умы и сердца тех, кто оставался глух к церковной проповеди.

По нашему убеждению, на протяжении и XVIII--XX вв. русская литература, живопись и музыка неоднократно пыта-лись вернуться к утраченному синтезу религии и искусства. К такому выводу мы приходим на основании исследования творчества ряда русских художников. Религиозные по своему происхождению мотивы, сюжеты и образы можно обнару-жить и в творчестве всех значительных мастеров художест-венного слова XVIII--XX вв. Интересно, что при наличии сильных западных влияний, при кажущемся отрыве от пра-вославных корней эта литература оказалась подлинно рус-ской, христианской и во многом православной. Человек, о котором она говорит, -- христианин, и даже не в смысле его принадлежности к Церкви или духовно-нравственного состояния, а в смысле тех ценностей, которые являлись для него основными.

Как известно, А.С. Пушкин в своей духовной эволюции проделал путь от безбожия к христианству и православию. В связи с этим интересна оценка русским религиозным мыслите-лем XX в. Г.П. Федотовым его «Капитанской дочки» как са-мого христианского произведения в мировой литературе. Как известно, никакой специфической религиозной проблематики в повести нет. Однако при внимательном чтении легко обнару-жить, что в основе произведения лежит христианский подход к человеку и ко всем происходящим событиям, здесь, как в се-мени, заложены те ценности, которые позже расцветут и раз-множатся в русской литературе, составят ее духовно-иравственный идеал: жалость, сострадание к человеческой судьбе, тихая, ненавязчивая красота добродетели.

Христианские идеи были особенно близки Н.В. Гоголю. Любимым чтением писателя были религиозные произведения Ефрема Сирина, Тихона Задонского, Дмитрия Ростовского. Читал он и древнерусские жития, и проповеди, и книгу «Златоуст». Как и многие другие русские писатели. Гоголь пы-тался передать в своем творчестве православный морально-этический идеал, стремился раскрыть универсальные воплоще-ния добра и зла и настаивал именно на такой трактовке своих Произведений.

С ценностями христианской веры был связан замысел трехтомной поэмы Гоголя «Мертвые души». Автор вместе с читателем и героями должен был проследовать путем духовного возрождения из «ада» (первый том) в «чистилище» (второй том) и далее -- в «рай» (том третий). Предполагалось, то слово «мертвый» *в названии поэмы будет указывать на неизбежное грядущее возрождение: душа на самом деле не может умереть и должна воскреснуть. Главы «Мертвых душ» -- это своеобразные ступеньки духовной «лестницы», по которой идет читатель.

Однако замысел поэмы «Мертвые души» оказался слишком грандиозным даже для гениального писателя. Гоголь стремился написать такую доходчивую и убедительную книгу, которую бы обязательно прочел каждый русский человек, а прочтя, понял, что так, как он жил раньше, теперь жить нельзя, и полностью изменил бы свою жизнь. Отсюда и духовный кризис писателя:

каким бы хорошим ни был второй том, он все равно не мог полностью удовлетворить художника -- ведь его целью, по сути, было создание чего-то похожего на новое Евангелие (книги, ме-няющей жизнь народов!) -- Евангелие от Николая Гоголя.

В другом произведении, «Выбранных местах из переписки с друзьями». Гоголь попытался раскрыть свои собственные 'ду-ховные искания (произведение создавалось в период работы над вторым томом «Мертвых душ») и показать русским людям путь личного самоусовершенствования. При этом писатель стремился достичь единства слова-откровения (благовестия) в слова.-проповеди, объясняющего откровение. В «Выбранных местах» Гоголь органично соединил исповедь и проповедь, слово мирское и слово религиозное.

Перу Гоголя принадлежали и собственно религиозные про-изведения («Размышления о Божественной Литургии»). Осмыс-ливая православное богослужение, таинства исповеди и при-частия, писатель стремился раскрыть высший смысл церковных обрядов.

Исследуя творчество Н.В. Гоголя, русские философы и критики нередко отмечали его пророческий (и даже апокалип-тический) характер, т.е. отражение будущего России. Видели они в нем и выражение извечной борьбы Бога и дьявола. По мнению великого русского философа Н.А. Бердяева, в своих произведениях Гоголь сумел раскрыть основные болезни ду-ховной жизни России. Русский мыслитель и писатель Д.С. Мережковский подчеркивал важность изображения в про-изведениях Гоголя борьбы человека с чертом: «Бог есть беско-нечное, конец и начало сущего; черт -- отрицание Бога, а сле-довательно, и отрицание бесконечного, отрицание всякого конца и начала; черт есть начатое и неоконченное, которое выдает себя за безначальное и бесконечное; черт -- нуменаль-ная середина сущего, отрицание всех глубин и вершин -- веч-ная плоскость, вечная пошлость». По мысли Мережковского, два главных героя Гоголя -- Хлестаков и Чичиков -- есть ипо-стаси именно такого «среднего» и пошлого черта.

Русские писатели часто обращались к евангельским сюже-там. Евангельские сюжеты и мотивы можно обнаружить даже в тех произведениях, которые по своим идеям весьма далеки от Священного Писания, например, в романе Н.Г. Чернышев-ского «Что делать?» («христоподобная» фигура «особенного» человека Рахметова) или в романе М. Горького «Мать» (Богородица, отдающая своего сына в жертву для спасения человечества).

Попытки создания нового варианта Писания, которое могло бы стать Заветом русских людей, предпринимали многие русские писатели. Можно вспомнить попытку Л.Н. Толстого вернуться к первоистокам христианства и создать свою версию Евангелия («Краткое изложение Евангелия»; «Учение Христа, изложенное для детей») или своеобразный замысел создания Третьего Завета -- завета Бога Духа Святого, возникший у Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус.

Душевный переворот, вызванный изменением отношения к религии, пережили многие русские художники. В их числе Л.Н. Толстой и Н.Н. Ге, пришедшие к новому пониманию от-ношений религии и искусства в 80-е гг. XIX в. Эти годы стали непродолжительным периодом стабилизации русской культуры, когда произошло краткое примирение основных противоборст-вующих сил. И обращение к религиозным ценностям было на данном этапе вполне закономерным.

Духовные поиски Л.Н. Толстого выходили за границы ор-тодоксального православия и во многом приближались к про-тестантизму (трактат «В чем моя вера?»). Но в то же время многие его идеи были созвучны поискам русской культуры. Примечательно, что в своем философском трактате «Что такое искусство?» Толстой в качестве важнейшего признака подлин-ного произведения искусства называл его связь с религией. Сущность искусства он видел в единении людей с Богом и между собой, а в отходе нового искусства от веры и в утрате им всемирности усматривал признаки «дурного искусства». «Искус-ство будущего», по мысли Л.Н. Толстого, должно вернуться к первоначальному синтезу и осуществлять «высшее религиозное сознание людей» с целью их «братского единения».

Показательно отношение Л.Н. Толстого к творчеству Н.Н. Ге, которое оказалось во многом созвучно идеям писате-ля. В 80-е гг. художник создал цикл картин на евангельские сюжеты. Библейские образы помогали Ге прикоснуться к выс-шей духовной правде. Вот как характеризовал его картину «Что есть истина?» («Христос перед Пилатом») Л.Н. Толстой: «Дос-тоинство картины... в том, что она правдива... в самом настоя-щем значении слова... Эпоху же в христианской живописи эта картина производит потому, что она устанавливает новое от-ношение к христианским сюжетам». Сущность и актуальный смысл этого «нового отношения» Толстой видел не в отноше-нии к Христу как к Богу или к исторической личности, а в «борьбе нравственного, разумного сознания человека, прояв-ляющегося в неблестящих сферах жизни, -- с преданиями утонченного и добродушного, и самоуверенного насилия, по-давляющего это сознание».

Воздействие религии на русскую литературу не ограничива-лось православием. Мы уже упоминали о фактах проникнове-ния в русскую культуру отдельных католических (П.Я. Чаадаев и В.С. Соловьев) и протестантских (Л.Н. Толстой) идей. В кон-це XIX в. в русскую литературу довольно активно стали прони-кать идеи мусульманской и буддийской религиозных систем. Об этом свидетельствует и упомянутый выше трактат Л.Н. Толстого «Что такое искусство?», в котором этические ценности буддизма, мусульманства и конфуцианства рассмат-ривались в одном контексте. Воздействие Корана можно обна-ружить в творчестве Ф.М. Достоевского. Однако наиболее по-пулярными в указанный период были буддийские сюжеты. К ним неоднократно обращались и Л.Н. Толстой, и С.Я. Надсон, и Н.М. Минский, и Д.С. Мережковский. Как правило, это бы-ло связано со стремлением по-новому взглянуть на проблему, поступок и его нравственное последствие, а также с попыткой найти восточные корни в русской культуре.

Религиозные формы прочно вошли в русский быт и рус-скую культуру. Даже в те периоды, когда в качестве государст-венной идеологии выступал атеизм, религия воздействовала на сознание людей. Содержание, привнесенное новой идеологией, неизбежно воплощалось в старых формах. Иногда новые явле-ния носили пародийно-гротескный характер, как, например, празднования «комсомольской Пасхи» или «комсомольского Рождества», в которых православные обряды были кощунст-венно вывернуты наизнанку (что подтверждало христианские представления о дьяволе как об обезьяне Бога). Чаще можно говорить об официальном, серьезном (и, возможно, вполне осознанном) использовании старых культовых форм для утвер-ждения новой идеологии, претендовавшей на то, чтобы стать, по сути, религией.

Галереи портретов В. Ульянова (Ленина) и членов Полит-бюро ЦК КПСС в парткомах и райкомах воспроизводили ико-ностас; съезды партии напоминали церковную литургию, во время которой генеральный секретарь, подобно патриарху в храме, произносил ритуальную проповедь. Быстрота проникно-вения коммунистической идеологии в сознание народа во многом объясняется ее религиоподобностью: изменив объект преклонения, она использовала многие прежние обряды. Ре-лигиозный характер носило почитание И.В. Джугашвили (Сталина). Вера в коммунизм заместила в сознании ряда людей веру в Бога.

Десятилетия «атеистического» развития русской советской культуры, естественно, не могли пройти для общества даром. Исчезли создававшиеся столетиями связи между православной религией и искусством, невозвратно разрушился быт, описан-ный И.С. Шмелевым, практически исчезли традиции народных религиозных праздников.

Следствием утраты национальных религиозных традиций можно считать и происходившую в 90-х гг. XX в. бурную аме-риканизацию русской культуры (культура как бы потеряла им-мунитет), а в какой-то мере и усиление аморальности. Про-никновение чужеродных верований вряд ли восполнит те ста-билизирующие начала, которые со времен Крещения Руси оп-ределяли развитие национальной культуры.

Восстановление традиционных и естествен-ных для русской культуры связей между бытовой культурой, искусством и религией -- процесс, от которого во многом зави-сит будущее нации. Но для этого необходимы длительные и напряженные усилия.

1. Аверинцев С.С. Крещение Руси и путь русской культуры // Контекст -- 90. -- М.: Наука, 2000

2. Давыдова Н.В. Евангелие и древнерусская литература: Учебное пособие для учащихся среднего возраста. -- М., 2002.

3. Златоструй. Древняя Русь. Х--Х1П вв. / Сост., автор. текст, коммент. А.Г. Кузьмина, А.Ю. Карпова. -- М., 2000.

4. Иванова С.Ф. Введение в храм Слова: Книга для чтения с детьми в школе и дома. -- М., 2004.

5. Изборник: Сборник произв. лит. Древней Руси. -- М., 1999.

6. Концевич И.М. Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси. - М., 2003.

7. Лихачев Д.С. Земля родная: Книга для учащихся. -- М., 2003;

8. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы // Избр. работы: В 3 т. -- Л., 2000. Т. 1.

9. Федотов Г.П. Святые Древней Руси / Предисл. Д.С. Лихачева и А.В. Меня. -- М., 2003.

10. Шмелев И.С. Лето Господне // Избранное. -- М., 2001.

Страницы: 1, 2, 3