Наполеон заявил жителям Каира, будто он прибыл в Египет лишь для того, чтобы освободить его население из-под власти тиранов. Бонапарт, обращаясь к чиновничеству, военной, светской и духовной бюрократии Египта, восклицал: "Скажите своему народу, что французы также истинные мусульмане".

Привезенные Бонапартом востоковеды следили и затем, чтобы в выпускаемых французами на арабском и др. восточных языках изданиях не было оскорбительной для мусульман отсебятины, которая была характерна для ряда ранних переводов и комментариев к Корану на европейских языках.

Писалось, что французы - мусульмане, что они почитают Коран и пророка, что они помогли паломникам вернуться (из Мекки и Медины) домой и почтили их, дали коня пешему, накормили голодного и напоили жаждущего. Лишь много позднее в пухлых томах историков Египта можно было прочитать о том, как действительности вели себя эти новоявленные "истинные мусульмане".

Когда обездоленные оккупантами жители Каира подняли против них восстание, оно было жестоко подавлено. "Французы открыли огонь из пушек по жилым кварталам, при этом они особенно стремились попасть в мечеть ал-Азхар (мечеть и высшая богословская школа, основанная в X веке). Французы проникли в мечеть ал-Азхар, причем въехали туда верхом, а пехотинцы ворвались, как дикие козы. Они буйствовали в галереях и проходах, били лампы и светильники, ломали шкафы студентов и писцов, грабили все, что находили из вещей, посуды и ценностей, спрятанных в шкафах и хранилищах. Разорвав книги и свитки Корана, они разбрасывали обрывки по полу и топтали их ногами. Они всячески оскверняли мечеть: испражнялись, мочились, сморкались, пили вино, били посуду и бросали все во двор, а если встречали кого-нибудь - то раздевали и отнимали одежду".

Немало мечетей было разрушено французами…Начались массовые казни тех, кто был причастен к восстанию, а вслед за этим появились новые прокламации, образцы все более широкого использования Корана, учения ислама в интересах агрессора. Жестокое усмирение восставших изображено было в обращениях Бонапарта как исполнение им божественной воли, это-де "бог покарал их за действия и дурные намерения".

В наполеоновских прокламациях мысли, соответствующие кораническим, изложены так, чтобы нельзя было заподозрить, будто писавший нарочито подражает Корану, пытается заменить его "несотворенное" всесовершенство своими человеческими потугами. Ибо в исламе и в быту мусульман это осуждалось.

Лев Африканский жил почти на три столетия раньше Бонапарта, но как отличается от наполеоновского его отношение к Африке и ее народам.

В период Возрождения и в Новое время одновременно с первыми переводами Корана на европейские языки все чаще стали публиковаться и образцы арабского текста Корана. Духовенство всех церквей, по-прежнему, беспокоило наличие в Коране критики едва ли не главных догматов христианства: учения о троице, божественной природе Иисуса Христа, Марии как богородицы и т.п. Причем их особенно беспокоило то, что эта критика содержится в книге, которая сама учит, что она есть "книга бога, священная книга" и т.д. Именно этим и объясняется столь позднее издание арабского текста Корана в Европе. Даже более века спустя после названного латинского перевода Корана, вышедшего в 1543 г., а вслед за ним и его перевода на итальянский язык (Венеция, 1547) и на французский язык (Париж, 1649), "Собор римских цензоров при папе Александре VII (1655 -1667) наложил, для католиков, формальное запрещение на всякое издание или перевод Корана". (Крымский А. История арабов и арабской литературы, светской и духовной).

Интерес к Корану и требования папской пропаганды все же вынудили римскую курию приступить к изданию арабского текста и перевода этой книги, по возможности близкого к оригиналу. Дело было поручено монаху из ордена правильных клириков, духовнику папы Иннокентия XI Людовику Мараччи (1612 - 1700). Он подготовил арабский текст Корана и его латинский перевод с многочисленными комментариями, определившими общее название труда "Опровержение аль-Корана". Обширный труд Л. Мараччи был издан в Падуе в 1698 году и, будучи снабжен тщательно подобранными выписками из тафсиров, которые также приведены в арабском оригинале и латинском переводе, способствовал появлению, как новых изданий арабского текста Корана, так и его переводов на живые европейские языки, в том числе и на русский.

Вместе с тем все больше стало появляться книг, авторы которых критически относились к ортодоксальным христианским взглядам на ислам и роль арабов в истории Халифата. Речь шла. Не только об историческом пути арабов, но и конкретно об оценке "слова Аллаха" - Корана, на что откликнулась и церковная печать разных христианских направлений.

Видный английский специалист по истории ислама У.Монтгомери Уотт пишет, что хотя в период с 1100 г. почти до 1350 г. европейцы в культурном и интеллектуальном отношении уступали арабам, но они "в целом не желали признавать зависимости своей культуры от арабов, оккупировавших в течение нескольких веков Испанию и Сицилию". "Исламоведа поражают в средневековой Европе два момента: во - первых, тот путь, которым формировался в Европе XII - XIV вв. искаженный образ ислама, до сих пор продолжающий витать над европейской общественной мыслью…И, во - вторых, то как идея крестовых походов завладела умами и приобрела столь горячих поборников в Европе…Это тем более удивительно, если разобраться, каким безрассудным донкихотством были все эти попытки".

Для "объяснения" предубеждения против ислама у европейцев Монтгомери Уотт, ссылаясь на Зигмунда Фрейда, пишет, что "тьма, приписываемая врагам, - это лишь проекция собственной тьмы, которую не желают признать. Так, искаженный образ ислама следует рассматривать как проекцию теневых сторон европейца". Этот густой британский туман, по-видимому, призван затушевать сохранение в Западной Европе до настоящего времени многого из той "собственной тьмы, которую не желают признать". Что касается Корана, то именно в Западной Европе, а не на Востоке создали искусственную проблему его истоков и авторства, всячески затемняли вопрос о действительном происхождении этой большой и сложной арабской книги.

Особые усилия к этому были приложены после разгрома наполеоновской Франции и Венского конгресса 1814 - 1815 годов, когда в условиях свободной конкуренции западноевропейские, и прежде всего немецкие, промышленники стали искать рынки для своих товаров в далеких уголках Османской империи, Ближнего Востока.

Еще до образования Германской империи в начале 30-х годов XIX века философский факультет Боннского университета объявил о назначении премии за сочинение на тему о том, что Мухаммед взял из иудаизма. Молодой ученый раввин Авраам Гейгер (1810 - 1874) в 1833 издал труд на эту тему и был удостоен за него премии.

Книга Гейгера стала своего рода "маяком" для последующего суждения о раннем исламе. Все сводилось в ней к заимствованиям из Библии и др. внешних источников, возможность же наличия соответствующих подлинно арабских материалов совершенно игнорировалась. Арабы изображались народом, способным лишь перенимать чужое, прежде всего от иудеев, принадлежащих-де к единственной "богоизбранной" творчески одаренной нации.

Успех подобных установок Гейгера определил его признание не только в иудейских, но вскоре и в христианско-миссионерских кругах, которые в подобных же целях подготовили соответствующие произведения с добавлением материалов из Нового завета.

Между тем взгляд, изложенный в книге Гейгера, не только сыграл, но и по-прежнему играет отрицательную роль в изучении истории арабов и ислама, исследовании Корана и его источников.

Даже столь известный ориенталист и семитолог, как Ю. Вельхаузен (1844-1918), шесть выпусков своего труда, посвященного истории Аравии в период до, во время и после возникновения ислама, объединил под названием "Наброски и подготовительные работы" (Берлин, 1884 - 1889), поскольку для него "изучение арабов было только средством для лучшего понимания истории ветхозаветных евреев"Бартольд В.В. Сочинения т.6, с.282...

Справедливость требует отметить, что весьма долгому господству таких взглядов и методов изучения в известной мере способствовало негативное отношение духовных кругов стран, где распространен ислам, к доисламскому периоду их истории, который рассматривался ими как время джахилийи, варварства, язычества, невежества.

Стремясь подчинить все сферы жизни исламской идеологии, духовные круги пытались вытравить из памяти народа страницы доисламского прошлого. Однако, из этого мало что получилось.

Другое дело, что легенду о джахилийи порой с корыстной целью использовали и европейцы, в частности те, кто раскапывал археологические ценности и вывозил их в музеи столиц Запада. Так произошло, например, в Месопотамии, в Ираке, где для этой цели распространили слух о том, что докопались якобы чуть ли не до самого ада, до джаханнам, откуда показались какие-то белые головы, чудовища, от которых, чтобы не случилось какого-либо несчастья, надо поскорее избавиться. Не случайно английский археолог О.Г. Лэйярд (1817-1894) из раскопанного им в столице древней Ассирии "в первую очередь решил отправить два крылатых чудовища - одного быка и одного льва. Лэйярд буквально не знал, куда деваться от забот, а для арабов увоз "идолов" был настоящим праздником. Феллахи Нильской долины провожали останки своих царей, увозимые археологом Бругшем в Каир, с плачем и стенаниями; арабы, собравшиеся у холма Нимруд (у Тигра, на окраине Мосула), оглашали окрестности криками радости. Под эти крики гигантскую статую и поставили на катки"Керам К. Боги, гробницы, ученые. М. , 1960, с. 243..

Даже из этого небольшого сообщения видно, что все дело заключалось в том, как "подготавливали" арабов их духовные "пастыри": и вот случилось так, что вроде бы в одной ситуации в Египте плакали, а в Ираке - радовались…

Теперь с грустью и возмущением арабы говорят о том, что им приходится выставлять в музеях гипсовые копии произведений своего родного искусства, вывезенных на Запад в период хозяйничанья здесь (в Ираке) европейцев.

Изучение древней и раннесредневековой истории Аравии, успешно развивающееся во второй половине XX века, помогает всесторонней оценке социальных корней происхождения ислама. Раскопки в Йемене подтверждают, что процесс постепенного перехода от многобожия к единобожию, который был характерен для северо-западной и Внутренней Аравии, имел место и на юге Аравии, и даже в весьма раннее время. С середины IV века йеменские надписи почти не упоминают имен божеств, но возносят хвалы, мольбы и благодарности единому и единственному божеству, называемому просто "богом"…"милостивым"…"господином небес"… "господином на небе и на земле"…"владыкой неба и земли".

Интересно и то, что местный монотеизм верующие не подменяли чужеземным, завозным. Иудаизм и христианство были знакомы йеменцам. Нет сомнения, что их собственные представления складывались под влиянием этих религий, но поначалу прямо с ними не связывались, потому что имели и свои йеменские корни.

Конкретный исторический материал позволяет считать, что монотеизм Корана вырос на местной, арабской почве, а не завезен, как утверждается в христианской и иудаистской миссионерской литературе, извне.

Кавказовед и арабист академик Н.Я. Марр (1864-1934) в 1927 г. писал: "Классический арабский язык не имел никаких оснований уступать в универсальности любому классическому языку Европы, греческому или хотя бы латинскому, уступать по охвату своей выразительности и способности фиксировать в скульптурно-выпуклых выражениях все виды и ступени мышления человечества, удовлетворять как орудие общения всем потребностям человеческой жизни, от грубо-материальных до высшей отвлеченности, от интимно-сокровенных и узко-племенных до широкой мировой и международной общественности… Даже религиозное предание, сообщая миф, что Коран не сотворен, а дан самим богом готовым для проповеди, имеет в виду содержание священной книги и ее безукоризненную формулировку на этом чудном и еще тогда формально высокоразвитом языке, арабском языке. Предание не имеет в виду создание в этот момент с Кораном и самого арабского языка. Никто всего этого не отрицает и не может отрицать. Никто не может отрицать и того, что факт существования до возникновения ислама высокоразвитого арабского языка свидетельствует о большой культурной работе в самой арабской племенной среде, о каком-то длительном и мощном процессе внутренней общественной жизни и внутреннем созидании внутренних же культурных факторов готовившегося великого общественного сдвига. Однако, когда заходит вопрос о возникновении мусульманской веры… источник происхождения ищут в чужих древних религиях, маздаянской (иначе - древнеиранской религии, маздеизме), иудейской, как это ни странно, - даже в христианской, но никаких систематических изысканий, серьезных попыток связать религию ислама в целом с доисламской религией, с доисламскими верованиями самих арабов"Марр Н.Я Избранные работы Л. 1937т., т.4, с 128-129..

Этот монолог ученого о достоинствах арабского языка и культуры и одновременно о нерадивом отношении к их исследованию, а также к изучению ислама, был вызван стремлением положить конец допускавшейся односторонности.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10