Шел второй год Никоновой ссылки в Ферапонтовом монастыре. Нельзя сказать, что за это время он обвыкся со своим положением, -- его деятельная натура томилась в стенах ферапонтовских келий, а в душе то возгоралась, то вновь затухала надежда на возвращение если не в Москву, то в Новый Иерусалим. Но все-таки к местным условиям он как-то притерпелся и даже успел изучить окрестности. Особенно его заинтересовала отмель на Бородаевском озере, мимо которой он не раз проплывал на лодке.

Отмель эта показалась Никону удобной для постройки каменного острова, и он принялся за дело. Зачем же ссыльному Патриарху было затевать такое строительство? С одной стороны, ему, не привыкшему сидеть сложа руки, требовалось какое-то масштабное занятие, за которым можно было бы отвлечься от гнетущих мыслей. Кроме того, вполне вероятно, что каменный остров с крестом на нем мыслился Никоном как своего рода памятник. Известно, что именно в это время он «увлекся» установкой придорожных крестов, на которых некий искусный старец Иона вырезал следующую, всегда одну и ту же, надпись: «Животворящий Крест Христов поставил смиренный Никон, Божиею мило-стию Патриарх, будучи в заточении за слово Божие и за святую Церковь на Белеозере в Ферапонтовом монастыре в тюрьме». Такой же крест, по приказу Никона, был приготовлен для водружения на рукотворном острове.

И. Бриллиантов пишет, что опальный Первоиерарх «сам со своими монахами начал возить на плотах камни с берег и опускать их на дно в намеченном месте». Вскоре новый остров был готов. В сооружении острова Никон проявил себя опытным и талантливым «инженером-архитектором». Вполне возможно, что ему помогло знакомство с подобными сооружениями Соловецкого монастыря (вспомнить хотя бы известные Филипповские садки), где он начинал свой иноческий путь. Тот же Бриллиантов, между прочим, отмечает, что, подплывая к острову на лодке, «можно через прозрачную воду рассмотреть на дне озера гряду камней, которая тянется от острова к берегу». И далее высказывает такое предположение: «Не хотел ли Никон соединить свой островок с берегом каменной грядой по примеру подобных сооружений в Соловецком монастыре?»

Но не только со строительной точки зрения «островок» Никона представлял собой интересное сооружение. Это, помимо всего прочего, был остров-символ. Судите сами: напоминая своей формой корабль, остров сориентирован четко с запада на восток. Крест выступал как бы мачтой этой своеобразной каменной ладьи. Рядом с крестом должна была стоять келья «кормчего» -- то есть Патриарха. Очевидно, Никон хотел превратить свой островок в скит, отходную пустынь. Но не успел. В 1676 году Патриарха перевели в Кирилпо-Белозерский монастырь, и он не довершил устройство своего озерного скита.

Такую надпись нашли после смерти сщмч. Арсения (Мациевича) на стене его последнего узилища. Мытарства же его по ссылкам и тюремным казематам начались с Ферапонтова монастыря.

Спустя почти сто лет после Патриарха Никона узником Ферапонтова монастыря оказался еще один выдающийся иерарх Церкви. То был митрополит Ростовский Арсений (Мациевич) (1697--1772), в 2000 году канонизированный как священному-ченик.

Родом из Польши (или, как говорили в середине XVIII века, из южной России), митрополит Арсений получал образование сначала во Львове, а затем в Киеве. По-видимому, здесь же, в Киеве, был он пострижен в монашество. Позднее, уже будучи иеромонахом, он жил в различных монастырях Малороссии, а в 1730 году отправился в Сибирь, проповедовать среди старообрядцев. В 1734--36 годах будущий архиерей участвовал во Второй Камчатской экспедиции, во время которой переболел цингой. Уже после этой экспедиции он подвергся первому аресту и был препровожден для допроса в Санкт-Петербург. Обвинение тогда оказалось ложным, и отца Арсения вскоре освободили. А с воцарением Елизаветы Петровны его участь совершенно переменилась. Он был назначен сначала митрополитом Тобольским и Сибирским, а затем возведен на одну из старейший русских кафедр -- Ростовскую. Императрица питала к нему особое уважение и оставляла без последствий очень многие его «резкие выходки».

По отзывам современников, митрополит Арсений отличался вспыльчивым характером и часто «бывал крутенек» и скор на расправу. Так, сохранились сведения, что в 1753 году, будучи уже Ростовским митрополитом, он объезжал свою епархию и в одной из сельских церквей заметил пыль в алтаре. Результатом явилось распоряжение отослать священника этой церкви в монастырь «на вечное пребывание».

Особенное же негодование вызывала у митрополита Арсения деятельность Коллегии экономии, ведавшей делами по управлению церковными имениями и сбором с них казенных доходов. Идея не допустить разорения церковного имущества доводила митрополита подчас до весьма дерзновенных выпадов и пикировок с Синодом.

Когда же в начале 1760-х годов начала подготавливаться секуляризация церковных земель, митрополит Ростовский оказался одним из самых непримиримых ее противников. А. Карташев, видный историк Церкви, так писал об этом периоде в жизни митрополита: «Арсений был настолько ослеплен консервативностью своих понятий о церковном имуществе, что даже в инструкции „свыше", данной реформирующей Комиссии, не видел прямого указания на отнятие церковных имуществ и еще надеялся на какое-то иное решение».

Итогом яростных выступлений митрополита стало то, что 17 марта 1763 года он был арестован и привезен в Москву, где должен был предстать перед судом Синода. Усугубило тяжелое положение священномученика то, что Екатерина II уже давно заклеймила его про себя «фанатиком» и была настроена к нему чрезвычайно враждебно. В апреле Синод присудил митрополита к лишению архиерейского сана, расстрижению из монашества и светскому суду, который, как предполагалось, обречет его на смертную казнь за оскорбление «Ея Императорскаго Величества». Но Екатерина II, желая зарекомендовать себя милосердной государыней, постановила освободить престарелого митрополита от светского суда и не расстригать его из монахов. В итоге было решено сослать «монаха Арсения» {как прежде и «монаха Никона») в дальний -- Ферапонтов -- монастырь. Вообще, все обстоятельства снятия сана с митрополита Арсения очень напоминают события столетней давности. Как и Никону на суде, ему не дали в Крестовой палате Кремле, где происходила церемония снятия сана, сидячего места. Так же, как Никон в свое время обличал восточных патриархов, участвовавших в суде над ним, митрополит Арсений укорял своих собратьев-архиереев. Троим из них он при этом предрек печальную кончину. Все три пророчества сбылись.

Прямо из Крестовой палаты опального митрополита, одетого в простую монашескую одежду, повезли в Ферапонтов монастырь. Здесь он пробыл недолго. Вскоре последовал указ перевести его еще дальше, еще севернее -- в Николо-Корельский монастырь (в Архангельской губернии). Содержался Арсений весьма сурово, гораздо строже, чем некогда Патриарх. Екатерина особо распорядилась три дня в неделю водить его -- в сущности, по меркам того времени уже глубокого старика -- на черные работы. Рубил дрова, таскал воду и мел полы бывший митрополит, отличавшийся прежде пылким нравом, с удивительным смирением.

Но, по простодушию своему, свя-щенномученик не понимал, что ему следует теперь особенно остерегаться каких-либо разговоров о церковном имуществе и государственной власти. Слишком строгого надзора за ним не было. Монахи и даже охранявшие его солдаты относились к злосчастному архиерею с видимым почтением, в келье его устраивались чтения различных духовных книг, содержание которых митрополит Арсений трактовал применительно к своему положению и современной ситуации в России. Так, читая житие Иоанна Златоуста, «Арсений повествовал о страданиях его от царицы». На это караульный офицер (!) Алексеев-ский сочувственно заметил ему: «И ты страждешь, как Златоуст». Со временем, при попущении караульщиков, митрополит Арсений даже стал произносить проповеди в монастырской церкви. В итоге в 1767 году на него -- благодаря доносу кого-то из монахов (Карта-шев называет «Каином» иеродиакона Иоасафа (Лебедева)) -- было заведено новое дело, и обстоятельства приняли уже совершенно трагический оборот. По окончании суда сщмч. Арсения расстригли, переименовали в «мужика Андрея Враля» и сослали «на вечное и безысходное содержание» в Ревель-ский острог.

С 1771 года, после того как последовал новый «наговор» на бывшего митрополита и было учинено третье по счет}' дело о нем, условия его существования в Ревеле сделались и вовсе невыносимы. Его фактически замуровали заживо. К нему никто не входил, а пищу подавали ему через окошко. Но и пищей, и теплой одеждой (а в каземате стоял лютый холод) его довольствовали настолько скудно, что вскоре священномученик занемог и стал готовиться к смерти. Священника к нему допустили только перед самой кончиной. На третий день после исповеди и причастия многострадальный митрополит Арсений отошел ко Господу. Вскоре на стене его камеры нашли надпись, процарапанную каким-то острым предметом: «Благо яко смирил мя еси». Надпись эта, по свидетельству Карта-шева, сохранялась здесь до 1914 года, когда помещения острога были переделаны под казарму и оштукатурены.

Несмотря на существующие планы совместного использования Ферапонтовой обители музеем и монашеской общиной, дело пока не стронулось с мертвой точки, и монастыря в монастыре нет.

В настоящее Вовремя в Ферапонтовом монастыре находится музей. Богослужения I 1 проводятся лишь в надвратной церкви, переданной в 1990 году православной общине на правах арендного пользования (между прочим, просьбу верующих поддержали тогда работники музея), Однако предпосылки для восстановления монашеской жизни в одной из древнейших обителей Русского Севера имеются. Еще в 1992 году Святейший Патриарх Алексий II высказывал пожелание о том, чтобы монастырь перестал быть исключительно музеем и вновь сделался хотя бы отчасти монастырем. Дело это, конечно, не самого скорого времени, но, думается, в итоге Церкви и Министерству культуры все же удастся найти решение, которое было бы приемлемо для всех.

За примерами совместного использования Церковью и музеями храмов, представляющих историческую и художественную ценность, далеко ходить не нужно. Это и Софийский собор в Новгорде, и Успенский -- во Владимире.

Даже в соборах Московского Кремля регулярно проводятся праздничные богослужения. Напомним также, что опыт подобного рода накоплен не только в России, но и за рубежом.

С 1998 года существует Историко-иросветительское общество «Наследие Ферапонтова монастыря». В 2005 году им была предложена детализированная программа по восстановлению монашеской жизни в Ферапонтове, максимально учитывающая интересы музея. Прежде всего, ни в коем случае не идет речи о том, чтобы монастырь посягал на собор Рождества Богородицы с фресками Дионисия. В проекте особо оговорено, что он должен находиться под постоянным наблюдением реставраторов, а режим его посещений вправе определять лишь сотрудники музея.

Согласно проекту, составленному Историко-просветительским обществом, монастырю должна отойти вся северная территория обители -- вплоть до Водяных врат -- и монастырское кладбище, за которым уже долгие годы нет должного ухода. Территорию действующей обители предполагается обнести невысокой оградой. Планом также предусмотрено строительство деревянных братских келий (их проект был разработан еще в начале XX века академиком архитектуры П. П. Покрышкиным, автором исследовательских трудов по архитектуре

Ферапонтова монастыря). Что касается существующих помещений, то их возможно будет использовать следующим образом. В церквях над Святыми вратами будут совершаться ежедневные богослужения. Для этой цели здесь необходимо починить крышу и устроить отопление. В церкви прп. Мартиниана особую задачу представляет украшение места, где почивают мощи одного из основателей монастыря. Чтобы достойно выполнить ее, следует переместить сюда из музейной экспозиции подлинную раку преподобного Мартиниана. Также нужно провести реставрационные работы в алтаре и вернуть ему первоначальную функцию. В Благовещенской церкви после реставрации, согласно существующему проекту, могут проходить праздничные богослужения. Все реставрационные работы в Ферапонтовом монастыре, как подчеркивают авторы проекта, должны неукоснительно согласовываться со специалистами и проводиться под их наблюдением.

Итак, какая участь ждет обитель преподобного Ферапонта? Быть ли ей всего лишь музеем -- пусть и прекрасно организованным -- или вновь стать духовным центром Белозерья? Пока сложно сказать что-то определенное. Хочется напомнить лишь, что Дионисий создавал свои фрески не для музейной экспозиции.

Страницы: 1, 2