Крупным недостатком нашей исторической литературы является то обстоятельство, что решение Сталина заключить такой пакт с Германией, как правило, рассматривается вне связи с внешнеполитической деятельностью Сталина в целом. При этом остаются без ответа многие вопросы. Вследствие чего СССР оказался летом 1939 года в изоляции, которая толкнула его на заключение пакта о ненападении с гитлеровской Германией? Какую роль в решении Сталина сыграли застарелое непонимание им специфики фашистской формы империализма, его англофобия, страх перед германской мощью? Такие непонимание и страх были свойственны тогда политикам и за пределами СССР. Остаются спорными и другие вопросы, кто к кому пришел - Сталин к Гитлеру или наоборот. Критикуя грубые просчеты Сталина, его политических и военных советников, мы ни на минуту не должны забывать о действительной угрозе фашизма с его неограниченными экспансионистскими целями, “умиротворителей”, их общее уродливое детище - Мюнхенское соглашение 1938 года, которое прямо вело Сталина и Молотова к внешнеполитической переориентации, по крайней мере, принятию какого-то нового кардинального решения. Нельзя согласиться с утверждением: пакт 23 августа открыл зеленый свет войне Гитлера, сделал возможной или ускорил войну.

В мировой литературе убедительно показано, что нападение на Польшу не позднее 1 сентября было назначено Гитлером задолго до пакта и независимо от него. СССР не имел отношения к локальным войнам, предшествовавшим и подготовившим вторую мировую войну. Конечно, пакт не способствовал укреплению позиций Англии и Франции в их конфронтации с Германией. Но он ничуть не обострил западноевропейских противоречий, породивших войну.

Так же, как неправомерно выводить из пакта 23 августа вторую мировую войну, было бы ошибочно утверждать, что этот договор напрямую обусловил поражения Красной Армии летом 1941 года, вызванные фашистской агрессией и просчетами Сталина и его приближенных в оценке намерений противника. И то, и другое не зависело от пакта.

Оправдывая свои просчеты в оценке намерений противника накануне агрессии, Сталин попытался создать концепцию так называемых “агрессивных” и “миролюбивых” наций. Это само по себе уже неверно: “агрессивными” могут быть партия, государство, класс, но не нация в целом.

Сталин выдвинул неубедительную версию поражений Красной Армии 1941-1942 годов. Тем не менее его доводами зачастую до сих пор обходятся иные историки. Среди этих аргументов - подчеркивание вероломства фашистов, как будто от них можно было ждать честного выполнения советско-германского пакта о ненападении; тезис о внезапности без выяснения ее причин; утверждения о военно-техническом превосходстве Восточного фронта фашистского вермахта над Красной Армией по состоянию на 22 июня 1941 года, об использовании Германией в момент нападения всего военно-экономического потенциала зависимых стран; тезисы о неожиданно быстром поражении Франции и отсутствии второго фронта; попытка найти “козлов отпущения” среди подчиненных - постоянное стремление Сталина переложить собственную вину на исполнителей: в начале войны - на командование Западным фронтом, впоследствии - на недисциплинированность бойцов и командиров, на “интеллигентиков”.

    Глава III Начало

В начале войны Красная Армия, потерпев поражение, вынуждена была отступать в глубь страны, неся тяжелые потери. Сталин объяснял это фактором внезапности нападения Германии. В каком смысле можно считать нападение внезапным? С сентября 1940 г. стали поступать (из Англии, Швеции, Японии и других стран) данные о планах Гитлера и подготовке Германии к войне против СССР. Разведуправление Генерального штаба РККА своевременно вскрыло политические планы и стратегические замыслы гитлеровской Германии и доложило о них военно-политическому руководству СССР. О реакции руководства страны на данные военной разведки свидетельствует заявление ТАСС от 14 июня 1941 г. , в котором говорилось: “Слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными.... ”. Даже самые последние предвоенные дни реакция правительства на донесения военной разведки была негативной. На донесение военного атташе во Франции от 21 июня 1941 г. , что нападения следует ожидать 22 июня, имеется резолюция Сталина: “Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации, и накажите его”, Столь же категоричной была и резолюция Берии на документе, датированная 21 июня 1941 г. : “Секретных сотрудников "Ястреба", "Кармен", "Верного" за систематическую дезинформацию стереть в лагерную пыль.... Остальных строго предупредить”. “Внезапность” нападения Германии повергла в шок советское руководство. В первые дни войны Сталин находился, по оценке адмирала И. С. Исакова, в состоянии, близком к прострации. Гибли целые армии, а он уединился на даче в Кунцево. А. И. Микоян рассказывал, что 22 июня Сталин наотрез отказался выступить по радио с обращением к стране, ибо “не знал, что сказать народу”. Нечто подобное повторилось со Сталиным и в октябре-ноябре 1941 г. , когда у него, по свидетельству Жукова и Микояна, возникло решение о сдаче Москвы и зондировании отношений с Германией. Гитлер, по словам тогдашнего посла Болгарии в СССР Стотенова, отказался от переговоров, надеясь, что Москва вот-вот падет. Таким образом, “внезапность” нападения Германии в первую очередь можно объяснить политической близорукостью Сталина и его окружения. Поражения 1941 - 1942 годов привели к безвозвратной потере значительной части кадровой армии вместе с большим количеством вооружения, оккупации противником громадной территории с основными центрами оборонной промышленности. В приказе НКО от 23 февраля 1942 года причины такой катастрофы Сталин свел к внезапности нападения.

Однако в том же приказе он назвал этот фактор “привходящим” и уже “исчезнувшим”. В действительности к февралю 1942 года фактор внезапности отнюдь не был “израсходован полностью”, как утверждал Сталин. Его вредные последствия будут действовать даже после 1945 года. Кроме того, “великий полководец” еще не раз столкнется с этим фактором - от летнего (1942) наступления вермахта до его непредвиденного сопротивления на Зееловских высотах под Берлином. Следует заметить, что военная наука издавна относила к важнейшим факторам войны и время. Внезапность же как раз и лишает противника преимуществ этого фактора и тем самым чрезвычайно ослабляет его. Характерно, что впоследствии Сталин в свои пять “постоянно действующих факторов победы” не включил не только время, но и пространство. Может быть, именно потому, что о них невыгодно было вспоминать: он отдал их противнику.

Да, нападение было внезапным, но в каком смысле? Информацией о намерениях противника располагали очень многие -от Сталина до красноармейцев приграничных округов. Правда, ей не разрешали верить, ее распространение каралось. Во всяком случае, нападение было той неожиданностью, которую ожидали. Внезапность скорее состояла в том, что наши войска не были приведены в боевую готовность. Сталин запретил элементарно необходимые мероприятия, предусмотренные уставами, Берия жестко контролировал этот запрет.

Внезапным для командования и армии было и возникновение на центральном направлении многократного превосходства противника. Генерального штаба, в целом безошибочно определявшего направление главного удара вермахта. Кто ответственен за внезапность, а следовательно, и за первые слагаемые цены будущей победы? “Вероломный враг”, “благодушные и беспечные” бойцы, “перепуганные интеллигентики”, как утверждал Это произошло вследствие произвольной отмены Сталиным плана Сталин? Внезапность обусловливают не только профессионализм и вероломство агрессора, но и беспечность объекта агрессии. Еще в начале ХХ века было аксиомой: войны империалистами не объявляются, а начинаются внезапно. Эта мысль в 30-е годы была отражена в советских армейских уставах, получила разработку в трудах ученых, в том числе и на опыте вермахта 1939 - 1941 годов. За внезапность ответственны прежде всего “вождь” и его приближенные: армия не была приведена в боевую готовность по прямой вине Сталина, Молотова, Тимошенко. Несут определенную долю ответственности Генштаб и командования западных округов, не использовавшие имевшиеся возможности (за исключением флота).

Да, противник был лучше подготовлен. Но не потому, что некие “агрессивные нации”, как пытался доказать Сталин в 1945 году, всегда лучше подготовлены к войне, чем “миролюбивые нации”. Подобные экскурсы в теорию несостоятельны, ибо дело тут не в свойствах наций, а в уровне их руководства, способности к трезвой самооценке. А в этом плане и противник оказался не на высоте. Специалисты из ФРГ доказали, что, планируя нападение на СССР, вермахт абсолютизировал опыт своих “походов” 1939 - 1941 годов и переоценил свои силы. Это явилось главной причиной краха гитлеровского плана скоротечной войны, а значит, и всей агрессивной программы фашистов. Германия и ее союзники не были способны вести длительную войну против СССР и его союзников. Иными словами, вермахт имел немалый опыт, но не сумел им воспользоваться.

Нечто похожее произошло и в обезглавленной Красной Армии. Советские мемуаристы, в частности Василевский, свидетельствовали, что у нас не сумели учесть даже опыт войны в Испании, в которой принимали участие советские добровольцы. Все обобщения наиболее прозорливых военных деятелей, подвергшихся репрессиям, объявлялись “враждебными”. Так распорядились с наследием Тухачевского, с обобщенным в Красной Армии опытом ведения партизанских действий. Летом 1941 года советским патриотам в тылу врага пришлось начинать борьбу, почти не имея четких представлений о ее особенностях. Иными словами, неумение или нежелание Сталина и его советников максимально использовать и свой, и чужой опыт способствовали неудачам, многократно умножали цену успеха.

Восточный поход вермахта вовсе не опирался с самого начала на военно-экономический потенциал всех стран, захваченных Германией или зависимых от нее, как это часто у нас подчеркивают. Подобное утверждение фактически смыкается с фашистскими мифами о “непревзойденной силе германского оружия”, о Красной Армии как “колоссе на глиняных ногах”, “крестовом походе Европы против большевизма”. Вермахт в июне 1941 года лишь в незначительной мере, использовал ресурсы этих стран: западногерманские ученые Г. Амброзиус и В. Хуббард показали, что “полный охват и эффективное использование всех ресурсов были осуществлены лишь во второй фазе войны, начиная с 1942 года, когда стратегия скоротечных войн уже не функционировала и экономика должна была быть перестроена на длительную войну”. Когда же Германия привлекла большую часть этих ресурсов, она уже стала безнадежно отставать в военно-экономическом отношении от СССР. Гитлер так и не смог “абсолютно все подчинить войне”, как утверждают некоторые наши военные историки. Сказывались и особенности капиталистической экономики того времени, действия патриотов-антифашистов, опасения германских властей за свои тылы. Повторяя версию о военно-техническом превосходстве вермахта 22 июня, ряд наших историков приводит общее число немецких танков и самолетов, а со стороны Красной Армии - число машин только новейших образцов. Между тем с января 1939 года до начала войны наша промышленность поставила армии около 18 тысяч боевых самолетов, свыше 7 тысяч танков различных - новых и не новых конструкции. Техника не новейших образцов, и это показала война, могла быть успешно использована в деле.

По западногерманским данным, по вооружению, броневой защите, проходимости немецкие танки 1941 года не удовлетворяли требованиям, которые были предъявлены к ним на Востоке. Это относится. не только к танкам и не только к немецким, но и трофейным. В томе 4-м официозного 10-томника “Германская империя и вторая мировая война”, изданного в ФРГ, показано: вся трофейная техника, за исключением части французского автотранспорта и чешских танков, использовалась вермахтом в учебных, охранных и иных целях вне восточного фронта. “.... Решение напасть на СССР не было обеспечено достаточно энергичными мерами в области вооружения”, - подчеркивается в этом издании, -“ Его производство не было соотнесено с потенциалом противника, поскольку немецкое руководство исходило из того, что сможет уничтожить военный потенциал Советского Союза в течение нескольких недель имеющимися средствами.... ” 22 июня 1941 года дивизии вермахта с лучшим оснащением были сосредоточены лишь вокруг танковых групп, в то время как в брешах и на флангах использовались в основном дивизии маломощные и малоподвижные. В целом восточная армия вермахта производила впечатление лоскутного одеяла. Это не отвечает высказывавшемуся в послевоенной литературе суждению о том, что Гитлер с помощью маневренной экономики скоротечной войны и ограбления оккупированных территорий смог мобилизовать против СССР мощную, однородно оснащенную армию.

В застойные годы ряд историков и мемуаристов муссировали тезис: “история отвела нам мало времени”. Внешне сакраментальный, он скрывает еще одну неправду. СССР 22 июня 1941 года далеко не исчерпал свои возможности для укрепления обороны. Уже к концу 1942 года его индустрия догнала промышленность Германии, хотя и находилась в несравненно более тяжелых, чем до войны, условиях, а в 1943 году перегнала ее и по количеству, и качеству оружия. И это при том, что лучшие специалисты оборонной промышленности были репрессированы, а предвоенная работа отличалась настроениями самоуспокоенности и фактами головотяпства.

    Глава IV Потери

Страницы: 1, 2, 3