периферическими аппаратами... сохранял свою жизнь, постоянно увеличивал

свою опытность и вместе с тем свою приспособляющуюся способность, передавал

потомству результаты своей борьбы за жизнь, которые и проявлялись в

постоянном его развитии». Как известно, в 70-х годах ф. Энгельс писал, что

существенным признаком позвоночных является "группировка всего тела вокруг

нервной системы", что, в отличие от низших животных, у позвоночных нервная

система— "основа всей организации".

Ярким выражением внимания нервному фактору в патологии со стороны Боткина

служит многочисленность вышедших из его клиники работ, посвященных изучению

нервной системы

и физиологии и патологии внутренних органов; кроме того, значительное число

работ в том же направлении было выполнено в лаборатории клиники под

руководством Павлова.

Значение Боткина в этом отношении очень хорошо резюмировал в дальнейшем

И. П. Павлов: "Я был окружен клиническими идеями профессора Боткина, — и с

сердечной благодарностью признаю плодотворное влияние, как в этой работе,

так и вообще на мои физиологические взгляды того глубокого и широкого,

часто опережающего экспериментальные данные нервизма, который, по моему

разумению, составляет важную заслугу Сергея Петровича перед физиологией".

Павлов понимал под нервизмом "физиологическое направление, стремящееся

распространить влияние нервной системы на возможно большее количество

деятельностей организма».

В наше время павловское учение стало основой медицинской науки, работами

учеников Павлова доказана тесная и постоянная связь между высшими нервными

аппаратами (корой головного мозга) и внутренними органами (К. М. Быков).

«На базе учения И. П. Павлова о трофической иннервации тканей получены

новые сведения о трофической роли нервной системы. Достигнуты успехи в

разработке идей нервизма Боткина—Павлова в патологии, идеи о значении

нервной системы в возникновении, течении и исходе патологических

процессов". Необходимо восстановить приоритет Боткина в развитии

"нейрогенной теории медицины" (Ф. Р. Бородулин). Другое дело, насколько

можно сводить все боткинское учение к "рефлекторной теории". Представление

о нервных центрах, к которому иногда прибегал С. П. Боткин, отнюдь не

исчерпывало для него всего разнообразия механизмов развития патологических

процессов.

2. Второй принцип, лежащий в основе боткинского понимания клинической

медицины, состоял в том, что болезнь не охватывает тот или иной участок

тела или отдельный орган, .а влияет на весь организм. Этот принцип,

естественно, вытекал из принципа нервизма. Если болезненный процесс на

периферии—в тех или иных органах и тканях—протекает при ведущем участии

нервной системы, стало быть, он не может ограничиться только этими органами

и тканями и уже во всяком случае, имеет отношение и к нервной системе.

Целостность человеческого организма определяется нервной системой; она —

регулятор его внешней и внутренней деятельности, обеспечивающей жизнь. В

этом смысле всякое повреждение тела (любого характера, в любом участке) в

той или иной мере затрагивает и нервную систему, а стало быть, организм в

целом.

Взгляды Боткина на болезнь как на процесс, охватывающий организм в целом,

отразились при изучении различных клинических вопросов. Так, излагая вопрос

о малокровии, Боткин не сводил причину болезни к страданию костного мозга,

как делали в то время сторонники вирховской целлюлярной патологии, а

правильно выдвигал значение участия в патологическом процессе, приводящем к

малокровию, других органов—нервной системы, селезенки, пищеварительного

тракта. В лекции о ревматизме Боткин обращает внимание на случаи, где

высокая температура держится, а суставы не представляют еще никаких

изменений; их весьма важно иметь в виду для выяснения всего болезненного

процесса, в котором характерные местные изменения не представляют всей

сущности болезни и где поражение суставов есть только одно из анатомических

проявлений заболевания.

Как известно, Боткин первым в мире опроверг ложное мнение Вирхова о

слизистой пробке в общем желчном протоке как причине так называемой

катаральной желтухи и создал новое представление об этой болезни как о

болезни общеинфекционной, правильность которого в настоящее время полностью

доказана. Характерно, что отказ Боткина от узколокалистических взглядов

всегда опирался не на отвлеченные априорные соображения, а на научный

анализ реальных клинических данных. «Я пришел постепенно к

убеждению,—сказал на одной из своих лекций С. П. Боткин,—что icterus

catarrhalis, которую прежде считали за желудочно-кишечный катар с

механической задержкой желчи, на самом деле есть только один из симптомов

общего заболевания, проявляющегося не только желтухой, но и увеличением

селезенки и иногда нефритом . . . с самостоятельным поражением печени». Это

поражение «мы можем поставить рядом с теми разлитыми воспалительными

изменениями, которые наблюдаются вообще при процессах инфекционных, как

тиф, перемежающаяся лихорадка»*.

Можно было бы, конечно, продолжить примеры, показывающие широту понимания

Боткиным болезни как болезни не органа, а человека. В этом смысле Боткин,

современник Вирхова, явился его прямым антиподом. Взгляд Сеченова и Боткина

на организм как на единство физического и психического был противопоставлен

вирховской целлюлярной патологии, т. е. взгляду на организм как на сумму

клеток.

Для того чтобы рельефнее показать коренное различие между боткинским и

вирховским пониманием патологии, можно привести слова Вирхова, сказанные им

уже на склоне лет на Международном конгрессе врачей в Риме в 1894 г.: «Мне

представляется чистым анахронизмом поднимать вопрос об общих заболеваниях.

Если у кого из присутствующих еще сохраняется в какой-либо мозговой клетке

воспоминание об общих болезнях, то, по здравом размышлении, он должен

прийти к заключению, что в каждом больном человеке остается значительная,

обычно даже большая часть здоровой жизни, и что больной, пожалуй, даже и

мертвый, образует только часть тела» .

Последователь Боткина А. А. Остроумов выразил взгляд русской клинической

школы по этому вопросу следующими словами: «Организм — целое, расстройство

одной части отражается на всем организме изменениями жизнедеятельности

других его частей».

Целостное понимание болезненного процесса проистекало у Боткина в

значительной степени из его принципа нервизма, но Боткин, исходя из

принципа целостности, всегда обращал большое внимание на весь комплекс

болезненного процесса, на взаимоотношения органов, на гуморальные влияния.

Так, говоря о селезенке, С. П. Боткин высказывал мнение, что ее

патологическое увеличение оказывает вредное влияние на кроветворение,

выражающееся обеднением организма эритроцитами и наклонностью к

кровотечениям. Придавая важное значение нервному центру в происхождении

лихорадки, Боткин, однако, не отрицал при этом значения химического состава

крови. «Очень может быть,—говорил он в 1884 г.,— что здесь происходят

изменения белков крови, которые распадаются, образуется значительное

количество продуктов окисления,... влияющих ненормально на нервные

центры»**. В этих словах намечен современный взгляд о роли продуктов

белкового распада и парентерального белка в возникновении лихорадки при

инфекционных заболеваниях.

Убеждение, что болезнь касается организма в целом, а не отдельного

органа, у Боткина проявлялось и в том, что в его трудах занимает большое

место инфекционная патология. Острые инфекционные заболевания, как брюшной,

сыпной или возвратный тиф, всегда в наибольшей мере убеждают врача в общем

характере патологического процесса, который параллельно действует на

различные органы и ткани. Именно эта идея об общем характере болезни и

заставила Боткина отказаться от версии о слизистой пробке при «катаральной

желтухе». Она же привела С. П. Боткина к предположению об особой

«инфекционной натуре острого суставного ревматизма» ***, так как таким

образом можно было соединить воедино поражения различных органов при данной

болезни и формы ее. Отсюда же вытекали предположения Боткина о роли

различных свойств микроорганизмов в развитии особенностей течения

воспаления легких, что нашло в наше время подтверждение в микробиологии и

иммунобиологии.

Боткина иногда не удовлетворял один анатомический критерий для понимания

болезни. Он учил, что изменение работы сердца сплошь и рядом не идет

параллельно с анатомическими изменениями в самом сердце. Даже при казалось

бы изолированных поражениях сердца, например, при пороках клапанов, Боткин

убеждает «не смотреть на мышцу сердца только в анатомические очки, не

забывать, что имеем дело с мышцей, находящейся под влиянием в высшей

степени сложного нервного аппарата». Привитый Вирховым клинической медицине

морфологический подход оказался для Боткина тесным и односторонним, хотя

само по себе значение анатомического субстрата для понимания болезни

Боткин, конечно, никогда не умалял (так, он посвящал иногда даже целые

лекции подробному анализу секционных данных, самым внимательным образом

разбирал их значение для патологии, диагностики и прогноза в соответствии

со своим клинико-физиологическим мышлением).

3. Третий принцип боткинского понимания клинической медицины состоял в

признании ведущего значения внешней среды в развитии болезни. «Понятие о

болезни неразрывно связано с ее причиной, которая исключительно всегда

обусловливается внешней средой, действующей или непосредственно на

заболевший организм, или через его ближайших или отдаленных родителей».

«Болезнь не есть нечто особенное, самостоятельное — она представляет

обычные явления жизни при условиях, невыгодных организму, который или

умирает, или в силу своей приспособляющейся способности, . . . достигает. .

. более или менее полного выздоровления, или же остается больным, сохраняя

иногда способность передавать болезнь или расположение к ней своему

потомству, что и обусловливает наследственность болезней».

Следует вспомнить, что эти взгляды Боткин высказывал в то время, когда

выступил со своей метафизической теорией идиоплазмы Вейсман, утверждавший

независимость наследственных свойств от влияний внешней среды, отрицавший

возможность передачи потомству приобретенных признаков. Эта теория

приписывала «наследственному веществу» полную автономию от организма в

целом и таким образом была близка теории Вирхова о «клеточном государстве».

Многие зарубежные клиницисты, как известно, вскоре же некритически приняли

автогенетические взгляды Вейсмана; в медицине появились суждения о

фатальном значении наследственности для развития многих болезней, о

наследственной или конституциональной неполноценности людей (а отсюда

делали вывод и о «неполноценных» группах населения и расах).

Одной из крупных заслуг Боткина перед нашей клинической медициной и

является то, что он своими четкими высказываниями о роли внешних факторов в

формировании наследственных качеств оградил клиническую медицину от

реакционных измышлений Вейсмана. Боткин опирался при этом на наиболее

прогрессивные стороны учения Дарвина. Боткинское понимание болезни

соответствовало физиологическим представлениям И. М. Сеченова, который

писал: «Организм без внешней среды, поддерживающей его существование,

невозможен; поэтому в научное определение организма должна входить и среда,

влияющая на него» *.

В блестящей для своего времени формулировке Боткина о роли внешней среды

в развитии наследственного предрасположения к болезням, правда, не

подчеркнуто значение социальной среды. Но изучение трудов Боткина убеждает

в том, что, говоря о роли внешней среды, Боткин при этом понимал ведущее

значение социальных факторов, ибо он особенно много внимания уделял в

изучении происхождения болезней условиям жизни, питанию, труду, нервным

нарушениям.

В более позднее время последователь Боткина А. А. Остроумов значительно

развил и углубил боткинское представление о болезни, как о явлении, всегда

определяемом условиями жизни (самих больных или их предков).

Страницы: 1, 2, 3