Судебник 1497г. также не содержит никаких норм, предусматривающих ответственность за неоконченное деяние. Вместе с тем исследователи Судебника усматривают в ст.9 два вида покушения: покушение на государственную власть и покушение на правопорядок (ст. 71). Это мнение ничем не подтверждается, так как в указанной статье дан перечень особо опасных для сословного государства лиц, в первую очередь таких, как убийцы представителей господствующего класса, изменники, церковные воры, похитители холопов, подстрекатели и организаторы бунтов и известные разбойники. Статья 9 гласит: «А государскому убийце и коромольнику, церковному татю, и головному, и подымнику, и зажигалнику, ведомому лихому человеку живота не дати, казнити его смертною казнью». Судебник 1497 года // Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 т. Т.2. -M. 1985. C. 69. Тем не менее комментаторы данного текста дважды используют термин «покушение»: вначале - в отношении изменников, а затем - в отношении организаторов бунтов. В первом случае отмечается, что крамольник покушается на государственный строй, а во втором - к покушению на правопорядок относятся действия лиц, организующих бунты. Однако данных, свидетельствующих о том, что деяния, совершенные крамольниками и подымщиками, признавались в XV веке неоконченными преступлениями, не имется. Даже «голый умысел» в таких случаях считался оконченным деянием и наказывался смертной казнью. Представляется, что при толковании Судебника допущена явная неточность: понятие «покушение» используется вместо понятия «посягательство», поскольку авторы фактически имеют в виду деяния, направленные против представителей господствующего класса и феодального правопорядка, а не покушение в его точном значении. Судебник 1550г., получивший название «царского», не внес каких-либо норм о неоконченном «лихом деле» и, по справедливому утверждению В.П.Портнова, «по содержанию представляет собой новую редакцию Судебника 1497г.». Одним из таких преступлений является «подписка», то есть подделка документов, под которой понимается «кормление пером». Как и всякое дело, подписка не рассматривалась как приготовление к получению незаконного (воровского) подхода. В соответствии с правовым мышлением правящего класса феодальной Руси каждое воровское дело, в чем бы оно ни проявлялось, воспринималось как оконченное и сурово каралось. К числу таких деяний закон относил не только оконченные действия, но и такие деяния, которые с точки зрения современного уголовного права, могут быть отнесены к обнаружению умысла, приготовлению либо покушению. Однако такого рода «квалификация» неуместна, так как противоречит реалиям феодального права. Его репрессивная направленность исключала возможность возникновения и развития правовых институтов, ограничивавших уголовную ответственность, одним из которых является институт неоконченного преступления. Современные исследователи полагают, что Соборное Уложение 1649г. содержит указание на приготовление к фальшивомонетничеству, а последующий Указ 1661г. «установил и стадии совершения преступления». Соборное Уложение 1649г. // Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 т. Т.З. - М., 1985. С.270.

Однако анализ этих нормативно-правовых актов показывает, что они предусматривали ответственность за оконченное преступление: изготовление воровских (фальшивых) денег или за добавление к серебру меди, олова или свинца. Выражение «учнут делати» медные или укладные деньги Соборное Уложение года 1649г. // Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 т. Т.З. - М, 1985. С.91. ошибочно трактуется как «начнут делать» фальшивые деньги вместо «станут делать». При этом комментаторы соответствующей нормы (ст. 1 Соборного Уложения) не аргументируют, почему начальные действия при изготовлении фальшивых денег следует рассматривать как приготовление к преступной деятельности. Равным образом необоснованным является утверждение о том, что Указ 1661г. «установил и стадии совершения преступления, выделил, например, приготовление - если деньги делать хотели, а не делали». Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 т. Т.З. /Под общ. ред., О.И. Чистякова. - М., 1985. С.435. Очевидно, что в данном случае изготовление как таковое отсутствует, так как умысел на совершение преступления не реализован даже в части совершения действий, создающих необходимые условия для его осуществления. Указ 1661г. карал, и при том весьма сурово, за обнаружение умысла на изготовление денег, то есть за обнаружение намерения, которое не воплотилось в деянии. Отдельные авторы склонны видеть в ст. 16 Соборного Уложения 1649г. покушение на жизнь, честь и здоровье госпожи. В действительности, указанная статья не регламентирует ответственность за покушение, а устанавливает наказание слуг, оказавших помощь лицу, незаконно проникшему в дом с намерением совершить посягательство в доме, в том числе надругательство над госпожой, либо похитить ее из дома. Обнаружение умысла на совершение посягательства в отношении представительниц господствующего класса, соучастие слуг в реализации такого умысла и даже их пассивность приравнивались к совершению злодеяния и наказывались смертной казнью.

Уложение 1649г. предусматривало также ответственность за умысел, направленный против здоровья Государя (ст. 86) умысел на убийство господ (ст.248). Комментаторы справедливо отмечают, что «Уложение не предусматривает покушения на жизнь Государя, ибо уже обнаружение умысла считается преступлением». При этом не ставится вопрос, каким является преступление: оконченным или неоконченным. Синхронополяция исключает постановку такого вопроса в принципе, так как современная парадигма юридического мышления изначально приписывает нормативным актам минувших веков высокую законодательную технику. В результате нормативно-правовые акты прошлого трактуются неточно, с существенными искажениями, что не позволяет установить различия в правовом сознании представителей различных эпох.

Синхронополяционный метод делает необъяснимыми или, по крайней мере, недостаточно понятными уголовно-правовые нормы раннего законодательства. В этой связи авторы прибегают к известного рода допущениям, призванным объяснить мнимую непоследовательность нормативных актов истекших столетий.

Уложение 1845 года достаточно определенно формулировало стадии совершения преступления (в современном праве - институт неоконченного преступления). Различались 4 стадии совершения преступления: обнаружение умысла, приготовление к преступлению, покушение на преступление и «совершившееся» преступление (ст. 8-11). Так называемый «голый» умысел, известный Российскому законодательству с давних времен, наказывался только в случаях, прямо предусмотренных в законе (это были наиболее тяжкие государственные преступления), и определялся следующим образом: «Изъявление на словах или письменно, или же иным каким-либо действием намерение учинить преступление, почитается признаком умысла. К числу таких признаков принадлежат угрозы, похвальбы и предложения сделать какое-либо зло» (ст. 9). Уложение 1845 года было последним российским уголовным кодексом, устанавливающим ответственность за обнаружение умысла на совершение преступления. «Применение или приобретение средств для совершения преступления признается лишь приготовлением к оному» (ст. 10). Наказание за приготовление к преступлению следовало только в установленных законом случаях, при условии, если сам характер приготовительных действий не был противозаконным (ст. 118). «Покушением на преступление считается всякое действие, коим начинается или продолжается привидение злого намерения в исполнение» (ст. 11). Уложение же знало виды покушения. Ответственность за покушение на преступление определялась «по большей или меньшей близости сего покушения к совершению преступления, одною или двумя степенями ниже против наказания, постановленного за самое совершение преступления» (ст. 120).

В Уложении 1845 года очень четко для того времени был сформулирован институт добровольного отказа от совершения преступления (правда, без сформулированного термина), причем по существу он вполне совпадал с аналогичным институтом, содержащемся в уголовном кодексе России (ст. 16): «Когда учинивший приготовление к преступлению или уже и покусившийся на оное остановился при том и по собственной воле не совершал преднамеренного, то он подвергается наказанию лишь в том случае, если содеянное им при сем приготовлении и покушении есть само по себе преступление» (ст. 119).

Изложенное достаточно очевидно свидетельствует о том, что основные понятия института неоконченного преступления в Уложении 1845 года были разработаны на весьма высоком уровне.

Разработка в теории уголовного права учения о предварительной преступной деятельности - свидетельство влияния научной мысли на развитие уголовного законодательства.

Советские криминалисты при рассмотрении этой темы обсуждали следующие теоретические вопросы: разграничение приготовления и покушения и проблема наказуемости приготовления; отнесение обнаружения умысла к стадиям развития умышленной преступной деятельности; понятие состава неоконченного преступления и так называемого усеченного состава преступления.

В XX веке теоретическая разработка вопросов предварительной преступной деятельности началась в 20-е годы Пионтковский А.А. Советское уголовное право. Т. 1; Немировский Э.Я. Советское уголовное право; Трайнин А.Н. Уголовное право. Общая часть; Васильев-Южин М.И. Приготовление и покушение на преступление. - «Вестник Верховного суда СССР», 1928, № 1.

В Руководящий началах (1991 г.) были определены понятия приготовления и покушения, однако приготовлению и покушению, в сущности, не придавалось самостоятельного значения, так как отрицалась необходимость учета стадии осуществления преступного намерения при назначении наказания. По УК РСФСР (1922 г.) наказывалось лишь покушение; приготовление же каралось лишь в том случае, если оно само по себе являлось наказуемым деянием. Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (1924 г.) устанавливали ответственность и за приготовление, и за покушение.

Несмотря на указанную эволюцию законодательства по вопросам ответственности за приготовление и покушение, отдельные авторы после принятия Основных начал (1924 г.) полагали, что понятия «приготовление» и «покушение», по существу, потеряли свое значение, так как степень подготовленности преступления и близость наступления его последствий подлежат свободной оценке суда Мокринский С. Покушение и приготовление в советском праве. Аналогичное мнение см.: Трайнин А.Н. Уголовное право. Общая часть, 1929.

Дискуссионный характер в эти годы носила проблема наказуемости приготовления. Профессор А. А. Пионтковский критически подошел к оценке положения Основных начал о том, что приготовление всегда влечет за собой уголовное преследование. Признание уголовной ответственности за приготовление во всех случаях, по его мнению, противоречило задачам советской уголовной политики Пионтковский А.А. Советское уголовное право. Т. 1. 1925. М. С. Строгович считал, что вопрос о наказуемости приготовления - это вопрос конкретного факта: «Если преступление не есть формальное понятие, а действительно социально опасное деяние, разумеется, нельзя заранее объявить, что такая-то стадия осуществления преступления ненаказуема: если в этой стадии действия того или иного лица являются социально опасными не только сами по себе, но и по отношению к преступной цели, к достижению которой они ведут, ни в коем случает нельзя отказываться в отношении этих лиц от применения соответствующих мер социальной защиты» Строгович М.С. Приготовление к преступлению по УК в редакции 1926 года. - «Рабочий суд», 1927, № 10.

В литературе тех лет велись споры о том, что представляет собой покушение и в чем его отличие от приготовления. С. П. Мокринский полагал, что поскольку советское уголовное законодательство определяет покушение как действие, направленное на совершение преступления, то оно имеет в виду не фактическое действие, а направление воли на совершение преступления. Наоборот, профессор Э. Я. Немировский утверждал, что за основу разграничения покушения и приготовления советское уголовное законодательство берет объективный критерий, т.е. характер действий.

Резко отрицательное отношение к разграничению стадий совершения преступления высказал в 1935 г. Г. И. Волков, который утверждал, что сама постановка вопроса о возможности разграничения преступления по ступеням «бесплодна» и «неправильна».

Однако эта точка зрения не была поддержана. Советские криминалисты всегда придавали большое значение точному установлению степени реализации преступного намерения конкретного виновного лица. А. С. Шляпочников в статье «Приготовление и покушение на преступление в советском уголовном праве» подверг справедливой критике позицию Г. И. Волкова, пытавшегося рассматривать советское уголовное законодательство по вопросу о стадиях преступления как содержащее якобы «элементы буржуазной уголовно-правовой формы». А. С. Шляпочников обратил внимание на то, что в уголовно-правовой литературе того периода упускалось из виду реальное значение различия между стадиями преступления для оценки степени опасности лица. При этом автор подчеркивал, что решение вопроса о стадиях преступления не должно базироваться исключительно опасности личности преступника в отрыве от совершенных им действий. В связи с этим А. С. Шляпочников предлагал исключить уголовную ответственность за приготовление к преступлению в тех случаях, когда оно не составляет самостоятельного деликта Шляпочников А.С. Приготовление и покушение на преступление в советском уголовном праве. - «Социалистическая законность», 1937,№ 3.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11